при оценке этого анализа. Первое возражение: быть может, Ганс ненормальный 
ребенок, и, как видно из его болезни, предрасположен к неврозу, т.-е. ребенок с 
"тяжелой наследственностью", а поэтому, быть может, выводы, правильные по 
отношению к нему, не следует переносить на других, нормальных детей. На это 
возражение, которое не уничтожает, а только ограничивает ценность наблюдения, я 
отвечу позже. Второе и более основательное возражение — это то, что анализ 
ребенка, произведенный его отцом, находящимся под влиянием моих теоретических 
взглядов, захваченным моими предвзятостями, вряд ли может иметь какую-нибудь 
объективную цену. Само собой понятно, что ребенок в высокой степени внушаем и, 
быть может, особенно по отношению к отцу. Чтобы угодить отцу, он даст взвалить 
на себя все, что угодно, в благодарность за то, что тот с ним так много 
занимается; естественно, что все высказанное им, как фантазии, сновидения и 
приходящие в голову мысли, идет в том направлении, на которое его толкали.
       340
      3. Фрейд
      Коротко, это опять все "внушение", которое у ребенка сравнительно со 
взрослым удается легче скрыть. Я припоминаю время, когда я, 22 года назад, 
начал вмешиваться в научные споры. С какой насмешкой тогда старое поколение 
неврологов и психиатров отнеслось к "внушению" и его влияниям. С того времени 
положение вещей совершенно изменилось: противодействие со слишком большой 
поспешностью перешло в готовность идти навстречу. И это произошло не только 
благодаря влиянию, которое в эти десятилетия должны были иметь работы Льебо, 
Бернгейма (liebeault, Bemheim) и их учеников, но еще вероятнее благодаря 
сделанному открытию, что применение этого модного термина "внушение" дает 
большую экономию в процессе мышления. Ведь никто не знает и не старается узнать,
 что такое внушение, откуда оно идет и когда оно имело место. Достаточно, что 
все неудобное в психической жизни можно назвать "внушением". Я не разделяю 
излюбленного теперь взгляда, что детские показания все без исключения 
произвольны и не заслуживают доверия. В психическом вообще нет произвола. 
Недостоверность показаний у детей основана на преобладании фантазии, у взрослых 
-на преобладании предвзятых мнений. Вообще, и ребенок не лжет без основания, и 
у него даже имеется большая любовь к правде, чем у взрослого. Было бы слишком 
несправедливо по отношению к Гансу отбросить все его показания. Можно вполне 
отчетливо разобрать, где он под давлением сопротивления лукавит или старается 
скрыть что-нибудь, где он во всем соглашается с отцом (и эти места совсем 
недоказательны) и, наконец, где он, освобожденный от давления, стремительно 
сообщает все, что является его внутренней правдой и что он до сих пор знал 
только один.'Большей достоверности не представляют и показания взрослых. Но 
остается все-таки заслуживающим сожаления, что никакое изложение психоанализа 
не передает впечатлений, которые выносишь при проведении его, и что 
окончательная убежденность никогда не наступает после чтения, а только после 
личного переживания. Но этот недостаток в одинаковой степени присущ и анализам 
над взрослыми. Родители изображают Ганса веселым откровенным ребенком; таким он 
и должен быть, судя по воспитанию, которое дают ему его родители, из которого 
исключены наши обычные огрехи воспитания. До тех пор, пока Ганс в веселой 
наивности производил свои исследования, не подозре-
      Эпчкриз
      341
      вая возможного появления конфликтов, он сообщал их без задержки, и 
наблюдения из периода до фобии можно принимать тут же без всякого сомнения. В 
период болезни и во время психоанализа у него возникает несоответствие между 
тем, что он говорит и что он думает. Причина это-J'O отчасти та, что у него 
набирается слишком много бессознательного материала, чтобы он мог им сразу 
овладеть, а отчасти — это внутренние задержки, происходящие вследствие его 
отношений к родителям. Я утверждаю совершенно беспристрастно, что и эти 
последние затруднения оказались ничуть не больше, чем при анализах взрослых. 
Конечно, при анализе приходилось говорить Гансу много такого, чего он сам не 
умел сказать; подсказывать ему мысли, которые у него еще не успели появиться; 
приходилось направлять его внимание в сторону, от которой отец ждал очередных 
разрешений. Все это ослабляет доказательную силу анализа; но так поступают при 
всех психоанализах. Психоанализ не есть научное, свободное от тенденциозности 
исследование, а терапевтический прием; он сам по себе ничего не хочет доказать, 
а только кое-что изменить. Каждый раз в психоанализе врач указывает пациенту на 
сознательные ожидаемые представления, с помощью которых он был бы в состоянии 
познать бессознательное и воспринять его один раз в большем, другой раз в более 
скромном размере. И есть случаи, где требуется большая поддержка, а другие — 
где меньшая. Без подобной поддержки никто не обходится. То, с чем пациент может 
справиться сам, есть легкое расстройство, а ничуть не невроз, который является 
совершенно чуждым для нашего "я". Чтобы осилить такой невроз, нужна помощь 
другого, и только если этот другой может помочь, тогда невроз излечим. Если в 
самом существе психоза лежит отворачивание от "другого", как это, по-видимому, 
характеристично для состояний группы "dementia praecox", то такие психозы, 
несмотря на все наши усилия, окажутся неизлечимыми. Можно допустить, что 
ребенок, вследствие слабого развития его интеллектуальной системы, нуждается в 
особенно интенсивной помощи. Но все то, что врач сообщает больному, вытекает из 
аналитического опыта, и если врачебное вмешательство приводит в связь и к 
разрешению патогенный материал, то этот факт можно считать достаточно 
убедительным. И все-таки наш маленький пациент во время анализа проявил 
достаточно самостоятельности, чтобы его можно
       342