самым избавила себя от необходимости находить замещение; с этого времени она 
стала страдать навязчивым стремлением демонстрировать несуществующий орган. В 
физической сфере эта навязчивость выражалась в том, что она поднимала юбку и 
демонстрировала себя. Смыслом этого
   
I 66 Раздел III. Механизмы защиты
было: «Посмотрите, какая у меня есть отличная штука!» В повседневной жизни она 
при каждой возможности звала других, чтобы они пришли и посмотрели на что-то, 
чего там вообще не было': «Иди посмотри, сколько яиц снесли куры!», «Послушайте,
 вон машина с дядей!» На самом деле не было ни яиц, ни машины, которую все 
нетерпеливо ждали. Вначале ее родные встречали эти шутки смехом и 
аплодисментами, но внезапное и повторяющееся разочарование в конце концов стало 
приводить ее братьев и сестер к потокам слез. Можно сказать, что ее поведение в 
это время находилось на грани между игрой и навязчивостью.
Еще более явно этот же самый процесс виден у семилетнего укротителя львов из 
предыдущей главы. Как показал анализ, его фантазии представляют собой не 
компенсацию остатков неудовольствия и тревоги, а попытку целиком овладеть 
острым страхом кастрации. У него сформировалась привычка отрицания вплоть до 
того, что он больше не мог удерживаться на уровне своего желания 
трансформировать объекты тревоги в дружественные существа, которые бы защищали 
его или повиновались ему. Он удзоил свои усилия; тенденция преуменьшать все, 
что пугает его, возросла. Все, что возбуждало тревогу, становилось для него 
объектом осмеяния, а поскольку все вокруг него было источником тревоги, весь 
мир приобрел черты абсурдности. Его реакцией на постоянное давление страха 
кастрации было не менее постоянное высмеивание. Вначале это производило 
шутливое впечатление, но навязчивый характер этого проявлялся в том, что 
мальчик был свободен от тревоги лишь тогда, когда шутил, а когда он пытался 
подойти к внешнему миру более серьезно, то расплачивался за это приступами 
тревоги.
Как правило, мы не видим ничего ненормального в маленьком мальчике, который 
хочет быть взрослым мужчиной и играет «в папу», позаимствовав для этого 
отцовскую шляпу и тросточку. Во всяком случае, это очень знакомая фигура. Мне 
рассказали, что это было излюбленной игрой одного из моих
' Ср. с введенным С. Радо (3. Rdflo, 1933) понятием «желания пениса» у 
маленько" дгпо1,!'!», которое он описчгает как галлюцинаторное воспроизводство 
ундеж.ого ею мужского чл"пл.

Отрицание в слове и действии  1 67
маленьких пациентов, который, когда я познакомилась с ним, впадал в 
исключительно плохое настроение, когда он видел необычно высокого или сильного 
мужчину. У него была привычка надевать отцовскую шляпу и разгуливать в ней. 
Пока никто не мешал ему, он был спокоен и счастлив. Точно так же во время 
летних каникул он, изображая взрослого, расхаживал с набитым рюкзаком на спине. 
Разница между ним и маленьким мальчиком, который играет во взрослого, 
заключается в том, что мой маленький пациент играл всерьез, и, когда его 
заставляли снять шляпу — во время еды или при укладывании в постель, — он 
реагировал на это тревогой и плохим настроением.
   Получив шапку, похожую на «настоящую», маленький мальчик воспроизвел 
поведение, обычно связанное со шляпой его отца. Он повсюду таскал ее с собой, 
конвульсивно теребя ее в руках, если ее не разрешалось надеть. Естественно, он 
постоянно обнаруживал, что хорошо бы использовать руки для других целей. 
Однажды, когда он тревожно озирался вокруг, не зная, куда деть шапку, он 
обратил внимание на передний карман своих брюк. Он немедленно засунул туда 
шапку, освободил руки и к своему огромному облегчению понял, что теперь ему не 
нужно больше расставаться со своим сокровищем. Шапка очутилась в том месте, 
которому она всегда принадлежала по своему символическому значению: она 
оказалась в непосредственной близости от его гениталий.
   В приведенном описании я несколько раз, за неимением лучшего слова, 
описывала поведение этих детей как навязчивое. Для поверхностного наблюдателя 
оно действительно очень похоже на симптомы невроза навязчивости. Если, однако, 
мы пристальнее рассмотрим действия детей, то увидим, что они не являются 
навязчивыми в точном смысле этого слова. Их структура отлична от того, что 
характерно для невротических симптомов в целом. Верно, что, как и в случае 
формирования невротических симптомов, приводящий к навязчивым действиям процесс 
начинается с некоторой объективной фрустрации или разочарования, но возникающий 
при этом конфликт не ннтер-нализуется: он сохраняет свою связь с внешним миром. 
Защитная мера, к которой прибегает Я, направлена не против инстинктивной жизни, 
а непосредственно на внешний мир,
   
168 Раздел III. Механизмы защиты
причинивший фрустрацию. Так же как при невротическом конфликте, восприятие 
запретных инстинктивных стимулов отвергается при помощи вытеснения, детское Я 
прибегает к отрицанию, чтобы не осознавать определенные болезненные впечатления,
 поступающие извне. При неврозе навязчивости вытеснение обеспечивается с 
помощью формирования реакции, содержащей обращение вытесненного инстинктивного 
импульса (симпатия вместо жестокости, застенчивость вместо эксгибиционизма). 
Аналогично и в детских ситуациях, описанных мною, отрицание реальности 
дополняется и подтверждается, когда в своих фантазиях, словах или действиях 
ребенок обращает реальные факты. Поддержание навязчивого формирования реакций 
требует постоянного расхода энергии, который мы называем антикатексисом.