значит, что они им не подчиняются. Мы помним, 
что эта реакция — уступчивость — имеет место в том случае, когда мы подчиняемся,
 чтобы избежать социального неодобрения. О'Лири и Донахью (O'Leary & Donoghue, 
1978) отметили, что мужчины продолжают считать, что отклонение от половой роли 
повлечет за собой негативные социальные последствия. Как уже говорилось в 
первой главе, по результатам целого ряда исследований можно с уверенностью 
сделать вывод о существовании социальных наказаний для мужчин, нарушающих 
традиционные роли, а особенно ярко гендерно-несоответствующее поведение 
отражается на популярности у мальчиков (Berndt & Heller, 1986; Costrich et al., 
1975; Huston, 1983; Martin, 1990; Seyfried & Hendrick, 1973; Steriker & Kurdek, 
1982). Мужчины в исследовании Бурн и Лэвер (Burn & Laver, 1994) заявляли, что 
их друзья сильнее поддерживают традиционные мужские нормы, чем они сами. 
Например, мужчины и женщины были единодушны относительно того, что мужчинам не 
следует подавлять свои чувства, однако мужчины при этом считали, что друзья 
ожидают от них именно подавления чувств.
    Айзлер и его коллеги (Eisler et al., 1988) не обнаружили значимой 
корреляции между MGRS (мужским гендерно-ролевым стрессом) и одобрением типичных 
атрибутов мужественности. Другими словами, даже те мужчины, которые не 
соответствовали традиционным стереотипам мужественности, все равно испытывали 
стресс в ситуациях, условно оцениваемых как женские и/или угрожающих мужскому 
контролю или компетентности. Возможно, это происходит из-за того, что мужчины 
считают, что окружающие ожидают от них соответствия традиционной мужской роли. 
Восприятие этих социальных ожиданий и вера в то, что несоответствие им повлечет 
за собой недовольство общества, могут отчасти объяснить такое интенсивное 
стремление соответствовать традиционным мужским ролям. В качестве иллюстрации 
позволю себе привести отрывок из сочинения одного из моих студентов, 
состоявшего в университетской спортивной команде:
    "У меня замечательно получается ладить практически со всеми членами команды,
 когда я нахожусь с каждым из них один на один. Но когда они собираются вместе, 
во всем великолепии своих мужских стереотипов, то картина их поведения 
радикально меняется. В их личностях появляется больше мужского экстремизма. 
Один из них непременно сделает что-нибудь очень мужское (например, пустит газы, 
выругается, рыгнет, оскорбит другого или отпустит сексуальный комментарий по 
поводу проходящей мимо женщины), и внезапно этот настрой подхватывается всей 
группой. Я мог бы подчиниться общему духу, но тогда бы я чувствовал, что 
изменяю себе. Я не хочу оскорблять людей и нечестно поступать с женщинами из 
нашей команды. Я мог бы быть самим собой, но это повлекло бы за собой боль, 
чувство стеснения и отверженности. Таким образом, мой путь лежит где-то 
посередине. Я решил пойти на компромисс."
    Еще одна причина отставания перемен в поведении от изменений в аттитюдах, 
быть может, кроется в том, что ранние, более строгие нормы ограничили для 
многих мужчин возможности усвоения навыков взаимоотношений и самораскрытия, а 
также работы по дому и ухода за детьми. Из-за этого уровень соответствия 
аттитюдов поведению может быть невысоким. Килмартин (Kilmartin, 1994) 
рекомендует организовывать для мужчин группы, мастерские или специальную 
терапию по приобретению экспрессивных навыков, а Левант (Levant, 1992) даже 
описывает несколько удачных проектов подобного рода.
    К сожалению, отсутствие официально утвержденных диагностических единиц 
является серьезной помехой для опознания и лечения проблем, порождаемых мужской 
ролью. В справочнике DSM-IV (Diagnostic and Statistical Manual of Mental 
Disorders), выпущенном Американской психиатрической ассоциацией в 1994 г., не 
существует диагностических единиц, соответствующих мужскому гендерно-ролевому 
стрессу, мужскому гендерно-ролевому конфликту, компенсаторной мужественности, 
алекситимии. Каплан (Caplan, 1991) предложила ввести для мужчин отдельную 
категорию, которую назвала «личностным расстройством с доминированием иллюзий» 
(delusional dominating personality disorder). Помимо всего прочего, эта 
категория включает в себя неспособность устанавливать и поддерживать 
межличностные взаимоотношения, неспособность распознавать определенные чувства 
других людей и выражать свои чувства.
    В предложении Каплан включить в DSM категорию «delusional dominating 
personality disorder» была определенная доля сарказма (создатели очередной 
версии справочника настаивали на включении в него ряда малоизученных 
специфически женских расстройств, но категорически отказывались от рассмотрения 
соответствующих «мужских» расстройств). Так или иначе, клиническим психологам и 
психиатрам необходимо обращать больше внимания на проблемы, создаваемые 
традиционными гендерными ролями, и тем самым помочь мужчинам развить новые для 
них навыки и, возможно, оспорить старые роли. Гуд и его коллеги (Good et al., 
1990) доказывают важность применения «осознающего гендер» подхода 
(gender-aware) при работе со всеми пациентами. Этот подход включает в себя 
понимание того, как на пациента повлияли социализация и сексизм. Левант (Levant,
 1992) добавляет, что гендерно-осознающая терапия требует от терапевта 
понимания того, что в процессе лечения может возникнуть необходимость 
применения навыков или моделей поведения, не соответствующих аспектам 
традиционной мужской роли, таким, как идентификация и открытое выражение чувств.
 О'Нил и Иган (O'Neil & Egan, 1992) предложили терапевтам вместе с клиентами 
предпринимать «гендерно-ролевое путешествие», в ходе которого они разберутся в 
том, каким образом гендерные роли и стереотипы привели к негативным 
последствиям у них самих и у окружающих, добьются в конечном счете изменений в 
себе и раскроют другим глаза на опасности сексизма. О'Нил и его коллега 
разработали и оценили план работы мастерских, которые должны облегчить это 
гендерно-ролевое путешествие (O'Neil & Roberts Carroll, 1987, 1988 а, 1988 b). 
Однако большинству клинических психологов, к сожалению, не удается по разным