а была странствовать по земле, 
не имея собственного дома. Все ее поиски любви являются в действительности 
обходными путями по восстановлению связи со своим телом; она хотела вернуть 
себе свою личность, иными словами, найти саму себя.
Диссоциация Джоан между ее душой и телом или между эго и чувствами проявляется 
и в другом сне: “Идет забастовка. Машины, включая и мою, направлены для 
транспортировки рабочих. Мой старый автомобиль, вмещающий пять пассажиров, 
битком набит черными и белыми рабочими. Дело происходит очень холодным 
солнечным днем. Снаружи, каким-то образом уцепившись за кузов и с трудом 
удерживая ноги на весу, едет человек, который является сторонником расовой 
дискриминации. Роль расиста (меня) играет комедийная актриса Барбара Стрейзанд”.

Комментируя этот сон, Джоан заметила: “Меня занимает вопрос — действительно ли 
бессознательное иногда подсмеивается над нами или оно слишком прямолинейно, что 
не в состоянии понять, насколько забавно выглядит этот сон?” Забавным Джоан 
нашла свою идентификацию с расистом и комедийной актрисой. Тому, кто хорошо 
знает Джоан, будет трудно представить ее в одной из этих ролей. На протяжении 
всей своей взрослой жизни она рьяно поддерживала чуть ли не каждое либеральное 
движение. Предубеждения против черных были совсем чужды ее уму. Но так ли уж 
чужды они были ее телу или, если быть более точным, ее чувствам, которые она 
пыталась “исключить из своей машины”?
Чтобы дать Джоан возможность увидеть себя такой, какая она есть на самом деле, 
нужно было помочь ей почувствовать ее истинное тело, которое было жестким, 
оцепеневшим от страха, застывшим в неподвижности. Работа с ее телом выполняла 
эту задачу постепенно. Вот что она заметила по этому поводу: “Я все больше и 
больше ощущаю, как рассасывается жесткость моей мышечной системы. Я чувствую, 
что осознание этого, а также мой упадок сил идут мне на пользу. Но я еще боюсь, 
что у меня может наступить тяжелая депрессия. Сейчас я менее вынослива, чем 
раньше. Единственный вывод, который я сделала из сложившейся ситуации, — это 
никогда не покидать свой дом (тело)”. На психологическом уровне ее проблема 
заключалась в том, чтобы принять свой страх, свою грусть и свое одиночество. На 
физическом уровне — принять жесткость своего тела и его истощение. Если она не 
могла принять эти реалии своего существования, ее охватывала еще более сильная 
депрессия. Истощение связало Джоан с ее телом и обеспечило таким образом 
средство для ее выздоровления. Только поддавшись истощению, можно преодолеть 
его.
Еще один сон дал ей возможность соприкоснуться со своим одиночеством. “Я сижу в 
комнате, смотрю на равнинный однообразный пейзаж, единственная 
достопримечательность которого — нечто вроде башни, расположенной поблизости. 
Неожиданно входит мой отец и его вторая жена. Я вынуждена объяснять им, что я 
делаю здесь одна. И вдруг, в сильном порыве, я признаюсь, что мне ужасно 
одиноко.
Чтобы развеять мою грусть, отец и его жена, Флоренс, покупают билеты в театр. Я 
осознаю, что он не может приблизиться ко мне или взять на себя долю 
ответственности за мою тоску или за меня. В театре мы спускаемся по боковому 
проходу, и я, нисколько не удивляясь, вижу других членов семьи Флоренс, которые 
тоже сидят там. Это заставляет меня изображать любезность и вежливость, роль, 
принимать которую у меня нет ни сил, ни желания.
Я ухожу по тому же самому ландшафту, Флоренс идет рядом со мной, держа в руках 
билеты. Я говорю ей: “Наверно, мое одиночество носит патологический характер”.
Под словом “патологический” Джоан имела в виду то, что она сама себе его 
навязала. Почему? Очевидно, потому, что не могла сблизиться с отцом. Он был той 
башней, которая, дразня ее своей близостью, тем не менее оставалась недоступной.
 Это был очень важный инсайт, потому что он помог Джоан понять и признать один 
из психологических механизмов ее депрессивной тенденции. Если бы она оставила 
попытки получить отцовскую любовь и признала бы факт, что это был сон, который 
никогда нельзя осуществить в реальности, она бы сама свободно избавилась от 
своего одиночества. После анализа этого сна в поведении Джоан произошла 
значительная перемена. Она стала более общительной, дружелюбной; она 
замечательно провела несколько дней, несмотря на то что временами ее охватывали 
тяжелые приступы депрессивного настроения.
Постепенно проявлялись и другие механизмы, лежащие в основе ее депрессивной 
тенденции. Следующий инцидент вскрыл важный физический механизм болезни Джоан.
“Может быть, вы помните, что несколько недель назад я стала вдруг терять 
сознание за ужином во время вечеринки. Я объяснила себе этот и другие подобные 
случаи тем, что просто не могу пить алкоголь — даже в небольших количествах. 
Иначе как алкогольной интоксикацией, я никак по-другому не могла объяснить свое 
поведение.
То же самое со мной началось вчера вечером на коктейльной вечеринке, которую я 
нашла замечательной во всех отношениях. В течение часа я расслаблялась. Но в 
следующие два часа, я поняла это только сейчас, мое тело вдруг стало коченеть. 
Хорошо знакомое ощущение удушающей тошноты охватило меня. Я едва могла говорить.
 С трудом, пошатываясь, я смогла выбраться на воздух, где мне немного полегчало.
 Затем я поймала такси и уехала. Дома почувствовала себя совершенно пьяной, 
хотя за три с половиной часа на вечеринке выпила лишь бокал вермута, и то не до 
конца, а позже немного виски с содовой. Сбросив на пол одежду, я рухнула в 
кровать и отключилась. В два тридцать утра проснулась в сильнейшей депрессии и 
застонала оттого, что придется пережить это все снова. Я выпила стакан молока, 
приняла горячую ванну и стала размышлять, как это могло со мной случиться. Я 
стала перебирать в памяти события вечера, и вдруг я вспомнила, что задерживала 
свое дыхание. Меня осенило, что мое опьянение было результатом кислородного 
голодания, а недомогания с приступа