А вот как проходили френологические сеансы (по записи одного из учеников 
Галля):
    «Несколько минут я слегка надавливал внешние покровы... и отчетливо 
чувствовал значительное движение и пульсацию в органе самолюбия; такие же 
движения, хоть и слабые, замечались и в органе тщеславия. Я начал говорить с 
девочкой, но она была робка и застенчива и сначала ничего не могла отвечать. 
Оживленные движения в органе самолюбия показывали, однако, что при всей 
застенчивости орган этот был у нее деятелен. Затем, когда мне удалось 
расшевелить ее и ободрить, движения в органе самолюбия ослабли, но в органе 
тщеславия продолжались. Однако как только я заговорил с ней о ее уроках и 
успехах, снова увеличились движения в органе самолюбия. Я похвалил ее, и 
движение снова уменьшилось. Результат получался один и тот же, сколько раз я ни 
повторял свои опыты».
    Что добавить к этой фантастике? Что одержимость находит искомое, что вера 
способна увидеть невидимое, ощупать несуществующее? Это было не шарлатанство, а 
иллюзия возбужденного разума. Настоящие шарлатаны-френологи появились уже после 
смерти Галля. Он похоронен в Париже без головы, которую завещал для пополнения 
своих коллекций.
    ЭГО. Из дневника
    По мне можно учебник писать: я человек исключительно средний. Только 
уцепиться не за что; что ни скамей, будет правдой. Но вот беда: не истинной 
правдой.
    Если можно сказать о ком-то, как о представителе определенного темперамента,
 характера, типа личности,— то это не я. (И не Ты...).
    Никто 'не может быть к себе объективным, но я исхожу не только из 
самооценок. Сумма данных извне — достаточно велика, чтобы сказать, что 
характеров у меня много,   темпераментов — много,   личностей  —
    19
    бесконечно много. И чему же тут удивляться? Если я заявлю, что натура этого 
человека составлена из крайностей и противоречий, непредсказуемостей и 
контрастов,— кто усомнится, что это о нем?.. Хрупкость и болезненность, как у 
всякого ребенка, сочеталась с крепостью и выносливостью, безграничная 
жизнерадостность — с безмерной тоскливостью; беззаботность с тревожностью, 
общительность — с замкнутостью, восприимичивостъ с тупостью. В детских, 
подростковых и юношеских компаниях перебывал во всех положениях и ролях, от 
вожака до изгоя. Был отличником, отстающим, лодырем, трудягой, шпаной, 
общественником, хиляком, первым спортсменом, звездой, занудой, в дальнейшем — 
честным малым и проходимцем, альтруистом и прохиндеем, развратником и аскетом, 
хапугой и бессребренником. Всему этому, как у всех, соответствовали перемены 
физиономии. Многосоставный сплав, чьими-то невидимыми руками переливаемый из 
формы в форму...
    3.   Психогностика, или Искусство быть проницательным
    Что же дальше?
    К чему привели многовековые блуждания? И почему мы о них снова заговорили?
    Науки, созданные Лафатером и Галлем, давно причислены к разряду ископаемых. 
О них редко вспоминают, хотя в некоторых странах френологи и физиономисты под 
сурдинку кормятся до сих пор — наряду с астрологами и прочей оккультной братией.

    Но странное это противоречие мучает и меня: с одной стороны — варварство 
мысли, наивность квазитеорий, с другой — чудеса проницательности. Прозрения, 
прорицания. Виртуозная практика.
    Или это была дутая репутация, молва, анекдоты?
    Нет, я верю, что и Лафатер и Галль были действительно на высоте, как, 
впрочем, и гадатели и прорицатели всех времен и народов. Ни изощренные 
комбинации признаков, ни мистические откровения, ни шишки не имели прямого 
отношения к их успеху. А дело в некоем феномене, широком и многоликом...
    Назовем этот феномен человекоощущением. Его мож-
    20
    но было бы назвать и психогностикой (от слов <психэ» — душа и «гнозис» — 
знание). Или так: психовидение. Тогда человек, так ли, эдак ли проникающий в 
душу другого, может назвать себя психовизором. Смешновато и страшновато, 
согласен. Но это есть, было и будет.
    «Банкирские дома и конторы Китая в совершенстве усвоили всю методику банков 
европейских и американских.
    Но в одном пункте — правда, весьма чувствительном — китайцам не хватает 
этой методики: по вопросу определения кредитоспособности и добропорядочности 
клиента.
    (Это пишет в книге «Неравнодушная природа» Сергей Эйзенштейн, которого, я 
надеюсь, не надо представлять читателям; речь идет о банкирских домах старого, 
дореволюционного Китая.— В. Л.)
    Здесь, в китайских банках, кроме всего обычного набора гарантий, требуемых 
банком, клиента подвергают еще проверке через... гадальщика.
    И вот наравне со счетными машинами, сейфами, телеграфными установками и 
прочей «аппаратурой» банка в отдельном окошечке оказывается таинственная фигура 
гадальщика, перебирающего тонкими пальцами палочки с таинственными знаками.
    Гадальщик пристально глядит на клиента, а пальцы его автоматически 
судорожными движениями выбрасывают палочку за палочкой из многих десятков, 
которые быстро перебирают его руки.
    По знакам на вылетевших палочках гадальщик находит ответы в громадной 
таинственной книге, и только если сочетание ответов дает общую благоприятную