как одномоментное соотношение, и как колебание во времени. Циклотимик: между 
веселостью и печалью, между радостью и тоской (колебания эмоционального тона) и 
между бодростью и вялостью (колебания активности). Шизотимик — между 
чувствительностью и холодностью, между обостренностью и тупостью чувства, между 
экзальтацией и апатией (колебания тонуса и чувственной интенсивности).
    Пропорции эти — ив одном лице и между многими представителями полюсов — в 
неравномерном распределении.
    Теперь обо всем этом можно уже пытаться мыслить и на нейронном уровне. И 
рай и ад открыты физиологически и анатомически как системы мозговых нервных 
клеток. Они составляют самую сердцевину мозга, вместе с системами, которые 
можно назвать тонус-ными. От них зависит уровень бодрствования, активность, 
внимание, острота восприятия, переключение с одной деятельности на другую... 
Работа ада — это неудовлетворенность, боль, страх, тревога, ярость, тоска... 
Рай — это удовлетворение, благодушие, эйфория, радость, счастье как состояние.
    65
    3 В. Леви, кн 3
    Конечно, дело здесь обстоит не так просто, как, например, с центрами кашля 
или чихания. Райскоадские и тонусные возбуждающе-тормозные системы связаны со 
всем и вся, пронизывают всю работу мозга, сверху донизу, вдоль и поперек. 
Какими-то еще не вполне понятными интимными механизмами они связаны между собой,
 одно без другого немыслимо, двуедино. В их взаимодействии есть что-то от 
маятника: после интенсивного бодрствования — глубокий сон, после сильной работы 
рая — «отмашка» ада... «Всякий зверь после наслаждения печален»,— заметил еще 
Аристотель.
    Опыты с вживлением электродов в мозг и химическими препаратами показали, 
насколько могущественны эти системы. Если воздействие на них достаточно сильно, 
в одно мгновение может перемениться не только самочувствие, но и мироощущение, 
и отношение к людям, и даже личная философия, основная стратегия существования.
    Очень похоже, что вариации темпераментов зависят прежде всего от свойств 
этих сердцевинных систем.
    Психохимия вмешивается в их ритмы, сбивает внутреннее равновесие. Насколько 
выпивший человек остается самим собою? Это зависит в первую очередь от химии 
его мозговой сердцевины, во вторую — от того, как он воспитан. Огромное 
таинство — стимуляторы, успокоительные. По сути на какое-то время мы создаем 
искусственный, химический темперамент, но пока еще с малым успехом, почти 
вслепую.
    То же могут делать, и гораздо естественнее, свежий воздух, движение, пища; 
старые доктора замечали, что меланхолики в деревне иногда превращаются в 
сангвиников.
    Может быть, Мишкины депрессии берут начало совсем не в мозгу, а где-нибудь 
в надпочечниках, где срываются поставки какого-то тонизирующего гормона. Может 
быть, это просыпается атавизм зимней спячки, но угнетение мозга не равномерно, 
засыпает, к несчастью, рай, и ад поднимает голову. (Мой цикло-тим проявляется, 
кроме прочего, в зависимости от погоды: к ясной и теплой я становлюсь более чем 
сангвиником, к холоду и слякоти — меланхоликом и того хуже.)
    А  почему так  непропорциональна природа?  Почему
    66
    так несправедлива? Почему радость жизни дается одним в таком солнечном 
избытке, другим — крохотными просветами, а третьим — в виде сплошного затмения, 
когда о солнце остается только догадываться?
    14. Кое-что о лошадиной натуре
    Прирожденный гипоманьяк, бурлящее средоточие бодрости, оптимизма и 
деятельности, попал в поле зрения психиатров уже после Кречмера, причем 
внимание привлек главным образом шизотимный его вариант. Но я скажу несколько 
слов и о циклотимном, как об одном из самых жизнеспособных человеческих типов.
    (Маньяк в привычном значении — человек, охваченный каким-то неистовым 
безумием, манией,— к гипо-маньяку не имеет никакого отношения. В психиатрии 
термин «мания» проделал сложную эволюцию; в современном смысле «мания», 
«маниакальность» — состояние, противоположное депрессии: возбужденность с 
повышенным настроением. Гипоманиакальность — состояние повышенного тонуса, 
промежуточное между обычным и маниакальным. Прирожденный, или 
конституциональный, гипоманьяк — человек, для которого такое состояние — норма.
)
    Таких людей мало, но они столь заметны, что кажется, будто их много. 
Человек, которого много. Когда говорят, что у кого-то «большой жизненный 
темперамент», чаще всего имеют в виду именно этот тип. Рядом с ним 
представитель обычного темперамента ощущает себя лодчонкой, попавшей в 
кильватер громадного корабля. Дыхание неостановимой машины чувствуется во всем: 
это мотор, за которым нельзя угнаться. Он бешено тратит себя, но у него всегда 
остается избыток, его хватает на все и на всех. Энергия сочетается у него с 
сибаритством, чудовищная трудоспособность — с жадной погоней за наслаждениями.
    Кого привести в пример? Они всегда на виду, их энергия прорывается сквозь 
любое занятие, на любой социальной ступени. История пестрит именами таких людей.
 В сочетании с талантом, даже небольшим, это нечто  праздничное,   феерическое.
    67
    Может быть, один из самых ярких — Дюма-отец, гигантский толстяк-сатир, 
сочно и точно нарисованный пером Моруа. Посмотрите на его портрет в книге «Три 
Дюма», вы согласитесь, что Кречмер был превосходным наблюдателем, особенно 
после того, как сравните нос отца с носом сына, сурового моралиста. (Все-таки и 
в носах писателей можно кое-что разглядеть.) Какой явный сдвиг в сторону