представителям другой стороны оси. И если бы среди самых что ни на есть 
синтонных цикло-тимиков не встречались и самые эгоистические мерзавцы.
    Это уже иное измерение, но представители каждого из полюсов входят в него 
по-своему.
    12. Дальнейшие похождения толстого дьявола
    Из трех разновидностей циклотимного темперамента, которые различал Кречмер: 
живой тип, тихий, самодовольный тип, меланхолический тип,— моего Мишку нельзя 
отнести ни к одной, а вернее, можно ко всем трем сразу. Когда он в своей 
депрессии, то это тип тихий и малохольный (слово это, хоть и далеко от научной 
терминологии, наиболее точно передает Мишкино состояние, и заменить его мне 
нечем). В это время он становится особенно похожим на своего отца, весьма 
неважно относится к собственной персоне и особенно высоко ставит других. При 
депрессиях у циклотимиков это закон, в тяжелых случаях дело доходит до пышного 
бреда самообвинения; у депрессивных шизотимиков такое бывает редко, скорее речь 
идет об общем   разочаровании.
    Но вот депрессия постепенно проходит, и Мишка вступает в фазу, которую 
можно назвать промежуточным тонусом. Скверное самоощущение покидает его, он 
делается благодушным, но еще вялый. Теперь это,
    60
    пожалуй, спокойный юморист, одна из разновидностей тихого, самодовольного 
типа, а по старинной терминологии — флегматик. «Удобный муж, философ по крови, 
даже при обычной дозе разума», по определению Канта. Мишку можно в это время 
назвать и толстокожим рохлей и отдаленным потомком Обломова.
    Всеобщему принципу избыточности флегматик противопоставляет торжество 
экономии: прежде всего ничего лишнего, тише едешь, дальше будешь. Это стайер 
жизненных дистанций, гений отсрочек: не терпит, но ждет, не превозмогает, но 
игнорирует. Он не баловень судьбы, как сангвиник, которого она иногда для 
острастки крепко наказывает, он не холерик, чтобы вырывать ее милости силой, 
незнакома ему и хроническая невезучесть меланхолика: судьба относится к нему с 
почтительным равнодушием, точно так же, как и он к ней. Если он ваш друг, то 
дружба с ним — прочный гранит; он обволакивает своей флегмой горести и заботы, 
он охлаждает горячие вихри сумасбродных, идей. Если он гениален, то 
гениальность его кротка, если он зауряден, его заурядность величественна и 
окружена ореолом трезвого консерватизма. Если это художник, то он наивный 
эпический чудак, раз и навсегда успокоенный в своем удивлении. Это Пришвин, 
мудрый ведун, хранитель загадки жизни.
    При всей своей темной скрытности меланхолик в конце концов понятен; 
флегматик же — истинная вещь в себе, непроницаемая прозрачность, непостижимая 
самодостаточность.
    До такого мой Мишка, конечно, не дотягивает, флегматичность для него, 
повторяю, переходный этап. В хорошем своем тонусе, который обычен, это живой и, 
я бы сказал, весьма самодовольный тип (хотя малахольные нотки все же есть). Он 
приходит всегда с анекдотом, который еле доносит, проделывает виртуозный пируэт 
в кресле и начинает болтать.
    Болтовня его, к чести пикнического сословия, никогда не утомляет. Он всегда 
уместен, не праздничен, но согревает. Конечно, он тут же выложит последние 
новости про общих знакомых, жизнерадостно сообщит, что с кем-то полаялся, 
чем-нибудь хвастанет, но с обязательной самоиронией, отпустит пару терпких, но 
добродушных шпилек в адрес хозяина, моментально войдет  в  курс его теперешних 
дел,  предложит одно,
    61
    другое, всегда конкретно и реально. Попутно выяснится, что он кому-то 
что-то устраивает, кого-то выручает, кому-то помогает переехать на новую 
квартиру... Все это без тени надрыва и самопожертвования, с оттенком бравой 
беспечности. У него есть одна поразительная особенность: появляться в нужный 
момент. Он может год не давать о себе знать, но случись несчастье, и он тут как 
тут. Телепатия?
    Этот бескорыстный блатмейстер, подвыпив, произносит 
человеконенавистнические речи и грозится стать бюрократом. Оказывается, далее,— 
хотя об этом он болтает меньше,— что и на работе он тоже что-то проворачивает и 
пробивает, не журавля в небе, но синицу в руки, что-то вполне достижимое, 
отчего и дело сдвинется, и всем будет хорошо, и прогрессивка. Он, конечно, 
никуда не лезет, его не дергает бес продвижения, но как-то само собой 
получается, что его затягивает в водоворот все новых дел и людей, в 
организационное   пекло.
    Это его стихия: тут надо переключаться, быстро соображать, перестраиваться 
на ходу, и ему нравится. Это не то что сидеть и изучать сопромат — ух-х!..
    Я отдаю себе отчет в том, что и наполовину не раскрываю здесь личность 
Мишки: все идет только через призму его темперамента, так сказать, снизу. Ни 
Мишку, ни других представителей этого человеческого полюса я ни в коей мере не 
собираюсь идеализировать.
    Если на мгновение попытаться взглянуть «сверху», то оказывается, что именно 
естественная, интимно-эмоциональная привязанность к людям, к конкретному и 
сегодняшнему, мешает им подниматься над своею средой, даже если у них есть к 
тому интеллектуальные основания. Они, может быть, в большей мере, чем кто-либо, 
оказываются психологическим продуктом непосредственного окружения. Отсюда при 
«физиологической», раз от разу легко пробуждающейся доброте — жизненные 
установки, далекие от идеалов добра, расчетливость, соединяющая цинизм со 
своеобразной стыдливостью, приверженность суетным мнениям, стереотипам,   
некритическая   внушаемость.