|
строку (чертик не отрывался от дела)... У тебя, дяденька, показатели выдающиеся,
из ряда вонь. Аи, зашкалило! Бр-р-р-вай-вау!..
Цап! Ухватил В. чертика за хвост и как сдавит.
— Ах ты змий, тунеядь, гад зеленый. А ну дай сюда, вша поганая.
— Я не зеленый,— обиделся чертик.— А раз ты так — на.
Бросил прибор на метафору, цок копытцами, сгинул. Кончик хвостика сгорел
синим пламенем.
Воспользовавшись трофеем, В. измерил и оценил качество своих рукописей.
Не поверил. Еще раз оценил, упал в обморок.
Ночью, легши на матрасину, голосильник мне почудился: захренятину
внапрасину ты писатиной подспудился? Мух давил с редакторятиной, претерпячил
рецензилище, интуикал всей фибрятиной, расхристячивал фибрилище? Не побрить
тебя небритвою, не обмыть неумывалище. За какие за грехитьтвою распинался в
распиналище?
В общем, братцы, я спузырился. Психоёкнулся. Завралился. Вглупаря
перефуфырился и зазряйно обастралился...
333
«Ну все, можно вешаться»,— решил В., еще раз измерив и оценив свои творения
утром.
Опохмелился и передумал. «Прибор-то на что?.. А ну-ка, еще разик...»
Его вырвало с корнем. Проблемы остались.
Подался в критики. И пошел в гору — настолько неудержимо, что уже через год
завоевал ведущую позицию в самом толстом журнале. О тайне его успеха не ведал
никто. Но известно бьшо, что, читая очередной шедевр, подлежащий аннигиляции,
он неизменно снимал с безымянного пальца золотой перстень с печаткой и
прикладывал к страницам рукописи там и сям. После чего внимательно нюхал.
И не бьшо ему равных по глубине и точности литературной оценки.
Современники его называли: Неистовый В.
Сон во время стриптиза
Позвольте маленький сюрприз: в Париже видел я стриптиз. (Париж —
латиницей: Paris, но «s» французы не произносили с той поры, как изменили
древний свой прононс и звук пошел не в рот, а в нос.)
Я спал. В партере было тесно. На сцене раздевалась стерва. Седые чресла в
жирных креслах дрожали, вытрясая сперму, меж тем, как жертвенная кошка,
изображая злую течку, струилась как сороконожка, переползающая свечку. Итак,
я спал. Гремел стриптиз. (Припомнил кстати: грек Парис прекрасен был как
кипарис, морально слаб, как человек, и был троянец, а не грек, неважно, стало
быть, стриптиз, и он решал, которой из троих богинь вручить свой приз.
334
Тот древний конкурс красоты
мы обойдем за три версты,
дабы не рухнуть носом вниз:
а вдруг нас вызовут на «бис»?
А если вдруг случится криз
гипертонический? А вдруг
бумажник выпадет из рук,
а в нем паспорт, записная книжка
с телефонами и адресами,
гостиничные счета и мало ли еще что).
Уже истерзанное платье в неистовом змеилось твисте; уже замученный
бюстгальтер покончил жизнь самоубийством, и с агонирующих ляжек как ручейки
текли колготки, и в срамоте крючков и пряжек дымился прах последней шмотки,
как вдруг у кого-то выпал пельмень, но я спал и не мог оказать врачебную
помощь.
Выбор варианта
Каратистская притча
Тем, кто путь свой знает, помогают боги.
Встретились однажды на большой дороге молодой разбойник, с саблей
востроносой, и тщедушный, старый, сморщенный философ.
И сказал разбойник: — Знаешь ли, премудрый, как получше встретить
завтрашнее утро? Жалко мне глядеть на стоптанное тело. Жить тебе давно уж,
видно, надоело? — Всех казнит Природа,— произнес философ,— но в делах священных
важен срок и способ, как в хорошей песне правильная нота. Выбор варианта —
тонкая работа.
335
— Всех казнит Природа,— возразил разбойник,— но какая тонкость, если ты
покойник?
Парень я ленивый, но тебе, как другу, окажу, пожалуй, грубую yaiyiy. Хочешь
ли повиснуть, поболтав мозгами, или в воду рыбкой, а на шею камень? Прикажи —
прирежу. Разреши — пристукну. Придушу, как мышку, а потом мяукну?
— Всех казнит Природа,— повторил философ,— но в незрелых мыслях много
перекосов. Делай, что умеешь. Делай, не смущайся,
но сперва с ногой моею попрощайся.
Так сказав, премудрый вдруг подпрыгнул ловко -
Кхек! — и отлетела темная головка.
В ад пошел разбойник, в рай — учитель строгий.
Тем, кто путь свой знает, помогают боги.
Позы
(К руководству по аутотренингу)
Итак, уважаемые, запомните навсегда: отнюдь не предосудительно
|
|