Уже на второй день я стал виртуозом.
    «Музыкальные руки,— сказал мне На-Босу-Голову,—
    у тебя музыкальные руки».
    В то время я увлекался геральдикой
    и поэзией Шелли,
    любил Пушкина,
    Рильке,
    а они шли,
    разноликие,   разнопышные,
    разношерстные,
    ложились под мясорубку,
    веером раздвигали ляжки.
    (Потом накидывали простыню.
    Шелест поникших крыльев...)
    Я ничего не видел
    кроме
    я ничего не видел
    кроме
    я ничего не видел,
    но там, в пространстве, там цель была — там творился Инициал, подлежавший...

    Сперва вы чувствуете
    сопротивление  плоти,
    отчаянное
    нежное
    сопротивление —
    плоть не хочет впускать железку,
    но вы ее цапаете востроносым корнцангом,
    плоть  усмиряется,
    295
    вы  раоотаете.
    Странно все же,
    как целое человечество
    умудрилось пройти сквозь т&сое
    тесное   естество.
    «Ни одного прободения,—
    удивлялся   На-Босу-Голову,—
    ну ты даешь, парень,
    ты  вундеркинд, ей-богу,
    хорошо, что тебя не выковыряли».
    После сорокового я это делал
    закрыв глаза.
    Самое главное — не переставать слышать звук
    работающего   инструмента:
    хлюп-хлюп,
    а потом... Простите,
    я все же закончу:
    сперва  хлюп-хлюп,
    а потом скрёб-скрёб,
    вот и все, больше не буду.
    «Уже в тазике,
    уже в тазике,—
    приговаривал  добрый   На-Босу-Голову,
    утешая   хорошеньких,—
    у тебя была дочка,
    в следующий раз будет пацан,
    заделаем   пацана».
    Я ничего не слышал
    кроме
    я ничего не слышал.
    Но один раз кто-то пискнул.
    В теплом красном кишмише
    шевелился   Инициал.
    Он хотел выразить идею винта
    формулой   музыкального  тяготения,
    его звали
    Леонардо  Моцартович  Эйнштейн.
    296
    Я есмь —
    не знающий последствий слепорожденный   инструмент, машина безымянных  
бедствий, фантом  бессовестных легенд. Поступок, бешеная птица, слова,  
отравленная  снедь. Нельзя,  нельзя  остановиться, а пробудиться — это смерть.
    Я есмь —
    сознание. Как только уразумею, что творю, взлечу в хохочущих осколках и в 
адском пламени сгорю.
    Я есмь —
    огонь вселенской муки, пожар  последнего стыда. Мои обугленные руки 
построят ваши  города.
    Вселенная горит. Агония огня рождает сонмы солнц и бешенство небес. Я 
думал: ну и что ж. Решают без меня. Я тихий вскрик во мгле. Я пепел, я исчез.