держаться не позволяют заподозрить их в чем-либо дурном. Хотя многое в ее 
теперешней жизни было ей внове, она не волновалась, не робела, неизменно 
сохраняла душевное равновесие и потому в самых затруднительных обстоятельствах 
умудрялась не терять самообладания. Даже захваченная с поличным, сна не 
почувствовала бы смущения и неловкости, ибо не видела в своих отношениях с 
Каупервудом ничего безнравственного и не мучилась мыслью о том, куда заведет ее 
эта связь; такие понятия, как «душа», «грех», для нее не существовали, а мнение 
общества мало ее тревожило. Она любила искусство, любила жизнь — словом, это 
была настоящая язычница. Есть такие натуры, защищенные как бы непроницаемой 
броней. Обычно это люди стойкие, но не обязательно выдающиеся или особенно 
преуспевающие. Рита в своей эгоистической наивности была не способна понять 
душевные муки женщины, потерявшей возлюбленного. Сама она равнодушно отнеслась 
бы к такой утрате, погоревала бы, наверно, немножко и утешилась: уверенная в 
своей красоте и тщеславная, она ждала бы для себя в будущем чего-нибудь лучшего 
или во всяком случае столь же хорошего.

Рита часто навещала Эйлин — и с Гарольдом и без него, ездила с Каупервудами 
кататься, бывала с ними в театре, на выставках. После сближения с Каупервудом 
она снова решила учиться живописи. Вечерние и дневные занятия, которые можно 
было по желанию пропускать, служили ей прекрасным предлогом для частых отлучек 
из дому. Кроме того, Гарольд, с тех пор как у него появились деньги, заметно 
повеселел, стал вести более легкомысленный образ жизни, увлекаться женщинами. 
Каупервуд даже советовал Рите предоставить мужу полную свободу, чтобы в случае, 
если их отношения откроются, тот был связан по рукам и ногам.

— Пусть заведет какой-нибудь серьезный роман. Мы наймем сыщиков и соберем 
против него улики. Он тогда и рта не посмеет раскрыть, — объяснил Каупервуд 
Рите.

— Ну зачем же? У него и так было сколько угодно историй, — с милым простодушием 
заметила Рита. — Он даже отдал мне кое-что из своей переписки (она произнесла 
«пи-еписки») — любовные послания, которые он получал от разных женщин.

— Письма — это недостаточно. Если уж нужно будет его припугнуть, нам 
потребуются свидетели. Когда он опять влюбится в кого-нибудь, дай мне знать, а 
об остальном я позабочусь сам.

— Мне кажется, он даже сейчас влюблен, — забавно протянула Рита. — На-днях я 
видела его на улице с одной из его учениц. Прехорошенькая девушка, кстати.

Известие это обрадовало Каупервуда. Порой ему казалось, что если бы Эйлин 
уступила домогательствам Сольберга, он был бы только рад; поймав ее на месте 
преступления, он почувствовал бы себя в безопасности. Впрочем, нет, в глубине 
души он не хотел этого и, наверное, хоть не надолго, а огорчился бы ее изменой. 
К Сольбергу, однако, были приставлены сыщики, связь его с ветреной ученицей 
установлена и подтверждена под присягой свидетелями, чего вместе с имевшейся у 
Риты «пи-епиской» было вполне достаточно, чтобы «заткнуть рот» музыканту, 
вздумай тот поднять шум. Так что Каупервуду и Рите нечего было особенно 
тревожиться.

Другое дело Эйлин. Мысль об Антуанете Новак не давала ей ни минуты покоя: 
подозрения, любопытство, тревога неотступно терзали ее. После всего, что 
Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем вредить ему здесь, но 
вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она приходила в ярость. Не только 
ее любви, но и тщеславию был нанесен жестокий удар. Как узнать, наконец, 
правду? Самой следить за ним? Гордость не позволяла Эйлин поджидать Каупервуда 
на улице, у конторы, в отелях, подсматривать из-за угла. Нет, на это она не 
пойдет! Потребовать у него объяснений? Не имея достаточно веских доказательств, 
это было бы глупо. Он слишком хитер, и если его вспугнуть, он заметет следы, и 
она так ничего и не узнает: он просто будет все отрицать. Эйлин совсем извелась,
 не зная, на что решиться, пока однажды с болью в сердце не вспомнила, как 
десять лет назад ее собственный отец прибег к помощи сыщиков и без труда 
установил ее связь с Каупервудом и место их тайных встреч. Как ни горько, как 
ни мучительно было это воспоминание, но теперь тот же самый способ дознаться 
истины не вызывал в ней такого возмущения, как когда-то. Что ж, ведь тогда это 
разоблачение не причинило Каупервуду вреда, рассуждала Эйлин, во всяком случае 
большого вреда (это было неверно), ну и теперь ничего особенного не произойдет 
(что тоже было неверно). Но кто же поставит в вину страстной, любящей и глубоко 
уязвленной женщине такое отклонение от истины? Эйлин прежде всего хотела узнать,
 виновен ли он перед нею, а там уж она решит, что делать. И тем не менее она 
понимала, что вступает на опасный путь, и содрогалась при мысли о возможных 
последствиях. Если ожесточить Фрэнка, он может ее бросить, поступить с ней так 
же, как с первой женой, Лилиан.

Все эти дни, присматриваясь к своему господину и повелителю, она думала: 
неужели он меня разлюбил и обманывает, как обманывал тринадцать лет назад свою 
первую жену? Неужели он вправду мог сойтись с такой девушкой, как Антуанета 
Новак? Думала, думала, думала с безотчетным страхом и вместе с тем с решимостью 
постоять за себя. Но как воздействовать на него? Если он еще любит ее, то все 
обойдется… ну, а если нет?