тела одалисок уж слишком совершенны. Хотя, конечно, это красиво.

Каупервуд был не очень высокого мнения об умственных способностях женщин и 
расценивал представительниц прекрасного пола больше как произведения искусства, 
хотя и замечал, что иной раз они интуитивно постигали то, до чего он сам 
никогда бы не додумался. Эйлин, конечно, не могла бы этого подметить, размышлял 
Каупервуд. И вдобавок она теперь не так уж хороша — нет в ней этой 
восхитительной свежести, наивности, очарования и тонкости ума. Муж у миссис 
Сольберг — какой-то шут гороховый, хладнокровно продолжал рассуждать Каупервуд. 
Может быть, ему удастся увлечь ее? Но уступит ли такая женщина? Не поставит ли 
условием развод и брак?

А миссис Сольберг, со своей стороны, думала, что Каупервуд, должно быть, 
человек незаурядный и что он очень уж близко стоял возле нее, когда они 
смотрели картины. Кружить головы мужчинам ей было не внове, и она сразу поняла, 
что нравится ему. Рита знала силу своих чар, но, кокетничая, чтобы насладиться 
своим могуществом, соблюдала меру и держалась неприступно: до сих пор она не 
встречала человека, ради которого стоило бы пожертвовать душевным покоем. 
«Конечно, Эйлин не подходящая жена для Каупервуда, — думала она. — Ему нужна 
женщина более содержательная, глубокая».



15. НОВАЯ ЛЮБОВЬ

Сближению Каупервуда и Риты Сольберг невольно способствовала сама Эйлин: она 
заинтересовалась Гарольдом, который возбудил в ней не то чтобы настоящее 
чувство, а скорее какую-то нелепую сентиментальную нежность. В присутствии 
женщин, особенно женщин красивых, Сольберг мгновенно воспламенялся, становился 
необычайно учтив, внимателен, угодлив и сумел этим понравиться Эйлин. Она 
решила непременно найти ему учеников, а кроме того, ей доставляло удовольствие 
бывать в студии у Сольбергов. Эйлин скучала без общества. А Каупервуд, ради 
миссис Сольберг, охотно сопровождал ее. Преследуя свои собственные цели, он 
коварно поощрял это знакомство и то предлагал Эйлин пригласить Сольбергов к 
обеду, то советовал ей устроить у себя музыкальный вечер, чтобы дать 
возможность Гарольду выступить и немного заработать. Каупервуды приглашали 
Сольбергов в свою ложу, посылали им билеты на концерты, по воскресеньям и даже 
в будни возили их кататься.

Сама жизнь с ее физиологическими законами часто берет на себя роль сводни. 
Поскольку Каупервуд непрестанно и взволнованно думал о Рите, Рита тоже стала 
думать о нем. И с каждым днем он представлялся ей все более привлекательным, 
властным и необыкновенным. Чувствуя его влечение, она мучительно боролась со 
своей совестью. Правда, ничего еще не было сказано, но Каупервуд искусно вел 
осаду, постепенно преграждая Рите все пути к отступлению — один за другим. 
Однажды, когда ни Эйлин, ни Каупервуд не могли приехать к чаю, который по 
четвергам устраивали у себя Сольберги, Рита получила огромный букет 
великолепных темно-красных роз. «Для уголков и уголочков вашей студии» — было 
написано на карточке. Рита прекрасно знала, от кого эти розы и каких денег они 
стоят. Цветов было не меньше, чем на пятьдесят долларов, и от букета веяло той 
непривычной для нее роскошью, которую могли позволить себе только очень богатые 
люди, финансовые воротилы, крупные биржевики. Рите ежедневно попадались на 
глаза газетные объявления банкирской конторы Каупервуда. Как-то раз она 
столкнулась с ним лицом к лицу в магазине Мэррила. Время было около полудня, и 
Каупервуд предложил ей пойти куда-нибудь позавтракать, но Рита сочла своим 
долгом отказаться. Он всегда глядел на нее в упор, настойчиво и жадно. Рите 
льстило, что ее красота дает ей над ним такую власть. Против воли в голову ей 
закрадывалась мысль, что этот энергичный, обаятельный человек может со временем 
окружить ее роскошью, которая и не снилась Сольбергу. Однако внешне жизнь ее 
текла по-старому, она по-прежнему немного играла на рояле, ходила по магазинам, 
ездила в гости, читала, сетовала на лень и неспособность Гарольда, и лишь 
иногда ею вдруг овладевала странная задумчивость, и перед нею возникал образ 
Каупервуда. Какие у него сильные, красивые руки, а взгляд — ласковый и вместе с 
тем твердый, все видящий. Пуританству Уичиты (уже несколько поколебленному 
жизнью в кругу чикагской богемы) приходилось туго в борьбе с изворотливостью и 
коварством нового времени, воплощенными в этом человеке.

— Вы какая-то неуловимая, — сказал ей Каупервуд однажды вечером в театре, когда 
Эйлин с Гарольдом вышли в фойе и они остались вдвоем в ложе. В зале стоял гул 
голосов, и можно было говорить без опаски. Миссис Сольберг была очаровательна в 
вечернем кружевном платье.

— Вы находите? — смеясь, ответила Рита, польщенная замечанием Каупервуда и 
взволнованная его близостью. Она все больше поддавалась его настроению, любое 
его слово вызывало в ней трепет. — А по-моему, я существо весьма материальное,
 — добавила она и взглянула на свои сложенные на коленях полные красивые руки.

Каупервуд, всем существом ощущавший ее материальность, так же как и своеобразие 
этой натуры, куда более богатой, чем натура Эйлин, был глубоко взволнован. 
Чувства, настроения, фантазии, владевшие ее душой, передавались ему без слов,