упоминали обо всем этом лишь вскользь и очень осторожно

— возбудили всеобщий интерес и привлекли внимание к Каупервуду и его супруге.

Каупервуда попросили дать интервью, и он заявил, что не состоит пайщиком новых 
компаний, а является всего лишь их финансовым агентом, и что выдвинутые против 
него обвинения — чистейший вымысел, обычная юридическая уловка, с целью как 
можно больше запутать положение. Он грозил подать в суд за клевету. Судебные 
иски ни к чему не привели (Каупервуд умел прятать концы в воду), однако 
обвинения все же были ему предъявлены, и Каупервуд приобрел известность как 
ловкий, изворотливый делец с довольно сомнительным прошлым.

— О Каупервуде начинают писать в газетах, — сказал как-то Энсон Мэррил жене за 
утренним завтраком. На столе перед ним лежал номер «Таймса», и он смотрел на 
заголовок, расположенный по тогдашней моде пирамидой и гласивший: «Чикагские 
граждане обвиняются в тайном сговоре. В окружной суд подана жалоба на Фрэнка 
Алджернона Каупервуда, Джадсона П.Ван-Сайкла, Генри де Сото Сиппенса и других». 
Далее шли подробности. — А я думал, он обыкновенный маклер.

— Я знаю о них лишь то, что мне рассказывала Белла Симс, — ответила жена. — А 
что про него пишут?

Энсон Мэррил протянул ей газету.

— Мне всегда казалось, что это выскочки, — объявила миссис Мэррил. — Я никогда 
ее не видела, но говорят, она совершенно невозможна.

— Этот филадельфиец неплохо начинает, — улыбнулся Мэррил. — Я видел его в клубе.
 Он производит впечатление человека очень толкового. Ему пальца в рот не клади.

Совершенно так же и мистер Норман Шрайхарт, который неоднократно видел 
Каупервуда в залах клубов «Келюмет» и «Юнион-Лиг», но до сего времени нисколько 
им не интересовался, вдруг начал наводить о нем справки. Высоченного роста, 
сильный и здоровый как бык и чрезвычайно энергичный, он был прямой 
противоположностью изнеженному Мэррилу. Когда газеты заговорили о Каупервуде, 
Шрайхарт, встретив как-то в клубе Эддисона, подсел к нему на большой кожаный 
диван.

— Что представляет собой этот Каупервуд, о котором сейчас столько пишут в 
газетах? — спросил он банкира. — Вы ведь всех знаете, Эддисон, и, помнится, 
даже когда-то знакомили меня с ним.

— Как же, как же, — весело отвечал Эддисон, который, несмотря на сыпавшиеся на 
Каупервуда нападки, был в общем доволен оборотом, который приняло дело. Страсти 
разгорелись, а это свидетельствовало о том, что Каупервуд действует достаточно 
ловко, и главное — что он сумел отвлечь подозрение от дельцов, стоявших за его 
спиной. — Он уроженец Филадельфии. Несколько лет назад перебрался сюда и открыл 
хлеботорговую и комиссионную контору. Теперь он банкир. Неглупый человек, как 
мне кажется. И довольно богатый.

— Газеты пишут, что в тысяча восемьсот семьдесят первом году он обанкротился в 
Филадельфии, задолжав миллион долларов. Правда это?

— Насколько я знаю, правда.

— И действительно сидел в тюрьме?

— Да, как будто сидел. Но, насколько я понимаю, никаких преступлений он не 
совершал, а просто чего-то не поделил с местными финансистами и политиками.

— И ему всего сорок лет?

— Что-то около того. А почему это вас интересует?

— Да так. Довольно смелый у него план — обобрать старые газовые компании. Вы 
думаете, ему это удастся?

— Ну, этого я не знаю. Мне ведь известно только то, что я прочел в газетах, — 
осторожно отвечал Эддисон. Ему вообще не хотелось продолжать этот разговор. 
Каупервуд через подставных лиц пытался как раз ценой некоторых уступок прийти к 
соглашению и объединить все компании. Но дело пока не очень клеилось.

— Хм! — произнес Шрайхарт, сам удивляясь тому, что ни он, ни Мэррил, ни Арнил, 
ни другие дельцы не додумались до сих пор заняться производством газа или 
скупить акции у старых компаний.

С этой мыслью он ушел из клуба, а на следующее утро у него уже сложился 
собственный план. Подобно Каупервуду, Шрайхарт был хитрый, холодный и 
расчетливый делец. Он твердо верил в будущее Чикаго и во всякое начинание, 
связанное с ростом города. Когда деятельность Каупервуда привлекла его внимание