— Успокойся, успокойся, Стефани, — нежно сказал он. — Я верю тебе. Верю, что ты 
любишь меня. Хотелось бы мне только, чтобы ты не порхала по жизни, как мотылек.

Итак, эта первая размолвка закончилась примирением.



28. РАЗОБЛАЧЕНИЕ СТЕФАНИ

Но Стефани меньше всего помышляла о том, чтобы как-то упорядочить свою жизнь и 
сохранить верность Каупервуду. Не судите ее слишком строго. Неустойчивое, 
увлекающееся создание, ярко выраженная артистическая натура, она росла почти 
без присмотра в семье, которая не могла ни должным образом направить, ни 
воспитать ее. Каупервуд очень нравился Стефани своей энергией, силой своего 
характера. Но Форбс Герни нравился ей тоже, вернее

— окружавший его поэтический ореол. При каждой новой встрече Стефани с 
любопытством приглядывалась к этому юноше. Он был застенчив, замкнут, чуждался 
ее, но она решила разбить этот лед. Она видела, что он робок, беден, одинок, и 
это будило в ней чисто женскую потребность заботиться о нем.

Цели своей она достигла без труда. Как-то раз вечером Стефани и Форбс Герни 
сидели на борту легкой маленькой яхты Блисса Бриджа и, прислонясь к мачте, 
любовались серебристой лунной дорожкой за кормой. Вся остальная компания 
«убивала вечер» внизу в каюте: на палубу доносились взрывы смеха, веселые 
возгласы, пение. Все друзья Стефани уже заметили, что она увлечена Форбсом 
Герни. Его находили очаровательным, ее — своенравной, и решено было не мешать 
им, хотя, разумеется, не обошлось и без шуток по их адресу. Форбс Герни был 
наивен и неопытен по части любовных похождений; счастье само давалось ему в 
руки, но он не знал, как его взять. Он рассказывал Стефани о своем детстве, 
которое протекло среди пшеничных полей Северо-Запада, о том, как его семья 
уехала из Огайо, когда ему было всего три года, и как с малых лет он познал 
тяжелый труд землепашца. Не раз, оставив плуг в борозде, он отходил в сторонку 
и, стоя под деревом, изливал нахлынувшие на него мысли и чувства в простых, 
безыскусственных стихах, или, следя за полетом птиц, мечтал о том, как уедет в 
Чикаго и поступит учиться в колледж.

Стефани слушала, устремив на него задумчивый взгляд, в лунном свете ее кожа 
казалась бронзовой, а черные волосы отливали синевато-стальным блеском. Форбс 
Герни отнюдь не был нечувствителен к красоте. Собравшись в конце концов с духом,
 он отважился коснуться ее руки, не раз обвивавшей шею Ноулза, Кросса и 
Каупервуда. Стефани затрепетала. Этот мальчик был так очарователен. Она 
смотрела на его светлые, волнистые волосы, открытое юношеское лицо, и он 
казался ей молодым греческим богом. Она сидела не шевелясь, замерев в ожидании.

— Если бы я мог сказать вам, что я сейчас чувствую, — пробормотал, наконец, 
Форбс Герни срывающимся от волнения голосом.

Пальчики Стефани легли на его руку.

— Вы — прелесть, Форбс, — прошептала она. Он понял, что не будет отвергнут. 
Восторг охватил его. Он тихонько погладил руку Стефани, потом робко обнял ее за 
талию. Стефани сидела в полуоборот-к нему, мечтательно запрокинув голову, и он, 
осмелев, коснулся губами ее смуглой щеки. Головка Стефани без промедления 
склонилась к нему на плечо, и он восторженно зашептал ей на ухо первое, что 
пришло ему на ум: как она божественно хороша, как изумительна, неповторима!.. С 
точки зрения Стефани все это могло иметь только один конец. Небольшого 
поощрения с ее стороны оказалось достаточно, чтобы он пришел к ней домой. Там 
она повела его наверх, в маленькую гостиную, показать свои книги, играла ему, 
пела. Очутившись, наконец, в его объятиях, она помогла ему побороть 
застенчивость. Форбс Генри понял, что она более сведуща, чем он предполагал…

Каупервуд в эти дни был всецело поглощен устройством мощных силовых станций, 
установкой гигантских паровых двигателей, разработкой ставок заработной платы 
для своих рабочих, которых насчитывалось теперь на его предприятиях более двух 
тысяч и которые угрожали ему забастовкой, укреплением сводов и оборудованием 
туннеля на Ла-Саль-стрит, прокладкой новой петли по улицам Ла-Саль, Мунро, 
Дирборн и Рэндолф и выпуском акций своих новых предприятий. Однако непрошенная 
мысль нет-нет, да и закрадывалась к нему в голову: «А где сейчас Стефани, что 
она делает?» Время от времени она назначала ему свидания. Каупервуд заметил, 
что с тех пор, как он позволил себе однажды, воспользовавшись откровенностью 
Стефани, упрекнуть ее в легкомыслии и чересчур рассеянном образе жизни, ему 
приходилось все реже слышать о Гарднере Ноулзе, Лейне Кроссе и Форбсе Герни и 
все чаще о Джорджии Тимберлейк и Этели Такермен. Что значит эта внезапная 
скрытность? Раз как-то, впрочем, Стефани обронила несколько слов о Форбсе Герни,
 — ему так плохо живется, бедняжке, и костюм у него, к сожалению, оставляет 
желать лучшего. Сама Стефани благодаря щедрости Каупервуда щеголяла в 
ослепительных туалетах. Она без стеснения брала у него столько, сколько ей 
требовалось, чтобы одеться по своему вкусу.