думать о связывавших их отношениях, и обоим это вполне удавалось. Вошла Эйлин и 
поздоровалась с Толлифером. Затем появился Ибрагим и, не обращая на Каупервуда 
ни малейшего внимания, словно это был пастух с его пастбищ, стал усиленно 
ухаживать за Эйлин.

Каупервуд сначала несколько удивился, а потом даже заинтересовался. Сверкающие 
глаза араба забавляли его. «Любопытно! — сказал он себе. — Толлифер в самом 
деле кое-чего добился. А этот разряженный бедуин увивается за моей женой! 
Занятный будет вечерок!»

В комнату вошла Мэриголд Брэйнерд. Она понравилась ему, и он ей, по-видимому, 
тоже. Но это обоюдное тяготение было вскоре нарушено появлением 
холодно-спокойной и экзотической мадам Резштадт, — она была закутана в кремовую 
шаль, перекинутую через плечо, длинные шелковые кисти ее спускались почти до 
полу. Каупервуд одобрительно оглядел ее оливково-смуглое лицо, красиво 
обрамленное гладко причесанными черными волосами; тяжелые серьги из черного 
янтаря свисали у нее чуть не до плеч.

Мадам Резштадт, на которую он произвел сильное впечатление, как, впрочем, почти 
на всех женщин, приглядевшись к нему, сразу поняла, в чем несчастье Эйлин. Этот 
человек не способен принадлежать одной женщине. От этой чаши можно только 
пригубить и удовольствоваться уже такой малостью. Эйлин следовало бы это понять.


Меж тем Толлифер, которому не сиделось на месте, не переставал твердить, что 
пора ехать, и, повинуясь его настояниям, вся компания отправилась к Орсинья.

Их ввели в отдельный кабинет с фонарем, — из его огромных распахнутых настежь 
окон открывался великолепный вид на собор Парижской богоматери и зеленый сквер 
перед собором. Но едва только они вошли, у всех невольно вырвались возгласы 
удивления: в кабинете не было заметно и следов приготовлений к обеду — 
посредине стоял лишь простой деревянный стол, и притом даже не накрытый.

— Что за черт? — воскликнул Толлифер, который вошел последним. — Ничего не 
понимаю. Что-то тут не то. Они ведь знали, что мы приедем! Подождите, 
пожалуйста, я сейчас все выясню, — и, быстро повернувшись, он исчез.

— Право, ничего не понимаю, — сказала Эйлин. — Мне казалось, что мы обо всем 
договорились.

Она нахмурилась, надув губы, и от этого стала еще привлекательней.

— Нас, очевидно, провели не в тот кабинет, — сказал Каупервуд.

— Они не ждут нас, а? — спросил шейх, обращаясь к Мэриголд, но тут дверь в 
соседнюю буфетную вдруг распахнулась и в кабинет ворвался клоун с чрезвычайно 
озабоченным лицом.

Это был настоящий Панталоне, длинный, нелепый, в традиционном одеянии, расшитом 
звездами и луной, с пышными рюшами вокруг шеи и запястий; на голове у него 
красовался остроконечный колпак, из-под которого во все стороны торчали 
всклокоченные волосы, на руках были огромные белые перчатки, на ногах — 
несуразные башмаки с острыми носами; уши его были вымазаны желтой краской, 
глаза подведены зеленым, щеки — багрово-красные. Оглядевшись по сторонам с 
видом безумца, ввергнутого в пучину отчаяния, он воскликнул:

— Ах ты, боже мой! Что за чертовщина! Ах, леди и джентльмены! Это же… право, 
это… Не нахожу слов!.. Ни скатерти! Ни серебра! Ни стульев! Пардон! Пардон! Что 
же теперь делать? Пардон, медам, месье, здесь какое-то недоразумение. Сейчас 
что-нибудь придумаем… Эй!

Он хлопнул в ладоши и впился глазами в дверь, словно ожидая, что полчища слуг 
тотчас откликнутся на его зов, но напрасно — никто не показывался. Он снова 
хлопнул в ладоши, склонил голову набок, прислушался. Но из-за двери не 
доносилось ни звука, — тогда клоун повернулся к гостям, которые, наконец, 
поняли все и отступили к стенам, чтобы дать ему место.

Приложив палец к губам, клоун подошел на цыпочках к двери. По-прежнему — ни 
звука. Он быстро нагнулся, припал к замочной скважине — сначала одним глазом, 
потом другим, обернулся к гостям, скорчил невероятнейшую гримасу, снова 
приложил палец к губам и опять приник к замочной скважине. Наконец, отпрянув от 
двери, он шлепнулся на живот, но мигом вскочил и попятился, уступая дорогу 
чинной и деловитой процессии официантов, которые появились из распахнувшихся 
дверей, неся скатерти, блюда, подносы с серебром и бокалами; они быстро 
принялись накрывать на стол, не обращая внимания на прыгающего вокруг и без 
умолку болтающего клоуна.

— Так, так! — восклицал он. — Явились наконец? Свиньи вы этакие! Бездельники! 
Расставляй тарелки! Расставляй же тарелки, говорят тебе! — Эти слова относились 
к официанту, который и так уже быстро и ловко расставлял их.