5

По мере того как Беренис постепенно привыкала к новым взаимоотношениям с 
Каупервудом, ее все больше и больше беспокоила мысль о том, как отвратить от 
себя опасные случайности, которые подстерегали ее со всех сторон. Она не 
обманывала себя на этот счет, решив соединить свою судьбу с Каупервудом, но 
сейчас она чувствовала, что ей уже надо быть наготове, нельзя терять ни минуты, 
чтобы не дать себя застигнуть врасплох.

Первая и главная опасность — Эйлин, эта ревнивая, неистово преданная жена, 
которая, едва только узнает, что Каупервуд любит Беренис, конечно не 
остановится ни перед чем, чтобы погубить ее. Затем — газеты. Они, конечно, с 
радостью предадут скандальной огласке ее связь с Каупервудом, если их будут 
часто видеть вдвоем. И наконец — мать: ведь надо же ей будет как-то объяснить, 
почему Беренис вдруг решилась на такой шаг; и потом еще брат, Ролфи, которого 
она теперь надеялась куда-нибудь пристроить с помощью Каупервуда.

Все это налагало на нее какую-то ответственность, обязывало ее быть постоянно 
настороже, взвешивать каждое свое слово, хитрить, вывертываться, никогда не 
терять самообладания и вместе с тем быть готовой на всякие жертвы и уступки.

И Каупервуд также частенько задумывался надо всем этим. Ведь Беренис теперь 
занимала главное место в его жизни, — как уберечь ее от неприятностей, сделать 
ее счастливой, устранить препятствия, которые не позволяют ему быть постоянной 
ней. Он начал всерьез подумывать о лондонском предложении. В следующее свиданье 
с Беренис, едва только она вошла, он сразу заговорил с ней обо всех этих делах.

— Знаешь, Беви, — сказал он, — а эта твоя идея насчет Лондона кажется мне очень 
заманчивой. Тут, несомненно, заложены кое-какие возможности.

И он рассказал ей все, что он за это время передумал, и припомнил разные 
подробности из своего разговора с лондонскими подрядчиками.

— И вот я сейчас думаю: пожалуй, в первую очередь мне надо будет послать 
кого-нибудь в Лондон, узнать, остается ли это предложение в силе? Если окажется,
 что да, тогда путь открыт и эта твоя замечательная идея может осуществиться.

Он посмотрел на нее с улыбкой, словно поздравляя ее с тем, что она так хорошо 
придумала.

— Однако мы с тобой должны действовать осторожно, нам надо опасаться, во-первых,
 газетной огласки, а во-вторых — какого-нибудь неожиданного сюрприза, который 
нам в любую минуту может преподнести Эйлин. Это существо сумасбродное, 
неуравновешенное; ее поступками управляют только чувства, а не рассудок. Я 
много лет пытался объяснить ей насчет самого себя: как человек помимо своей 
воли может измениться в течение жизни. Но она этого никак понять не может. Она 
считает, что человек меняется только потому, что он сам этого хочет.

Он замолчал и невольно усмехнулся.

— Она из той породы женщин, которые хранят вечную привязанность: полюбит — и 
всю жизнь будет любить одного человека.

— А тебе это не нравится? — спросила Беренис.

— Напротив! По-моему, это замечательно, но только беда в том, что я-то сам до 
сих пор никогда еще таким не был…

— И не будешь! — поддразнила его Беренис.

— Не говори так, — жалобно взмолился он. — Зачем ты меня дразнишь? Ведь я 
только хочу сказать тебе, что для нее просто непонятно, как это так может быть: 
вот я когда-то был в нее влюблен, а теперь почему-то этого больше нет. И у нее 
это так наболело, что любовь ее сейчас обратилась в ненависть, или, может быть, 
она просто старается убедить себя в этом. Но хуже всего то, что все это у нее 
смешано с чувством гордости, — она носит мое имя, она моя жена. Когда-то она 
мечтала блистать в обществе, да и мне тоже очень хотелось предоставить ей такую 
возможность; мне казалось, что мы оба от этого выиграем. Но я скоро убедился, 
что для этого у нее не хватает уменья, такта, и просто она недостаточно умна. А 
потом уж я и сам отказался от мысли обосноваться в Чикаго. Меня больше 
привлекал Нью-Йорк. Великолепный город, деловая столица, настоящее место для 
человека с деньгами. Дай-ка, думаю, попробую там. И тут-то мне пришло на ум, 
что, быть может, я не всегда буду жить с Эйлин, но, хочешь верь, хочешь нет, 
впервые эта мысль промелькнула у меня, когда я увидел твой портрет в Луисвиле — 
тот самый, который я теперь всегда ношу с собой. И вот после этого я и решил 
выстроить дом в Нью-Йорке и сделал из него настоящий музей, надеясь 
обосноваться в нем раз навсегда. Я думал, что если ты когда-нибудь обратишь на 
меня внимание…