Джонсон сидел за своим письменным столом не глядя ни на Джеркинса, ни на 
Клурфейна, а уставившись в пол.

— Та-ак… — начал он, — мистер Каупервуд — американский архимиллионер… У него 
великий опыт по части городского транспорта и надземных железных дорог как в 
Чикаго, так и в других городах. Предполагается, что я должен заинтересовать его 
в разрешении проблемы нашего подземного транспорта. И если я это сделаю, я, 
по-видимому, должен буду заплатить вам — или во всяком случае позаботиться о 
том, чтобы вам заплатили — за то, что мистер Каупервуд поможет кое-кому из 
наших лондонцев, интересующихся транспортом, нажиться на этом деле.

Он поднял брови и поглядел на Джеркинса. Джеркинс ответил ему понимающим 
взглядом, но не сказал ни слова.

— Весьма практический подход к делу, нельзя не признаться, — продолжал Джонсон,
 — и я не сомневаюсь, что кое-кто может на этом нажиться, а может и нет. 
Проблема лондонского подземного транспорта — это в высшей степени сложная 
проблема. У нас столько всяких проектов, столько разных компаний, которые нужно 
еще суметь привести к соглашению! Столько подрядов роздано разным спекулянтам и 
прожектерам без единого шиллинга за душой.

Он мрачно поглядел на своих посетителей.

— Денег надо убить уйму. Миллионы фунтов. Я так полагаю, не меньше двадцати 
пяти миллионов фунтов.

Он с унылым видом стиснул руки: так велик был этот груз неизбежных издержек.

— Разумеется, мистер Каупервуд здесь небезызвестен, мы о нем кое-что слышали. 
Если не ошибаюсь, в Чикаго против него были выдвинуты самые разнообразные 
обвинения. Я готов согласиться, что все эти обвинения не должны создавать 
препятствий и тормозить такое крупное общественное дело, какое вы, джентльмены, 
имеете в виду, — однако, принимая во внимание консерватизм нашей английской 
публики…

— Ах, вы говорите об этих политических выпадах в Чикаго против его финансовых 
методов? — возмущенно воскликнул Джеркинс. — Но это же обычные уловки, все это 
подстроено его соперниками, которые завидовали его успеху.

— Знаю, знаю! — с тем же мрачным видом перебил Джонсон. — Люди из финансовых 
кругов, конечно, понимают все эти приемы конкурирующих противников. Но ведь и 
здесь тоже у него найдется немало противников. У нас здесь на острове свой 
очень сплоченный и очень консервативный мирок. И мы вовсе не так уж любим 
пришельцев, которые являются к нам устраивать наши дела. Возможно, как вы 
изволили заметить, что мистер Каупервуд действительно очень опытный и 
изобретательный человек. Но захочет ли наша публика работать с ним — этого я не 
могу сказать. Однако я могу сказать, что вряд ли у нас найдутся люди, которые 
согласились бы предоставить ему полный контроль в таком предприятии, какое вы 
имеете в виду.

Тут он поднялся и тщательно отряхнул с пиджака и брюк воображаемые соринки.

— Вы говорите, он отклонил предложение Гривса и Хэншоу? — спросил он.

— Да, отклонил, — ответили в один голос Джеркинс и Клурфейн.

— А что же они, собственно, хотели?

Джеркинс разъяснил.

— Понятно, понятно! Оставить за собой контракт и пятьдесят процентов акций. Так 
вот, пока у меня не будет возможности подумать и посоветоваться с моими 
компаньонами, я ничего не могу сказать вам по этому поводу. Но так или иначе, — 
помолчав, добавил он, — возможно, кой-кому из наших крупных пайщиков и будет 
желательно потолковать с мистером Каупервудом, когда он приедет.

В сущности, Джонсон уже решил про себя, что эти люди подосланы самим 
Каупервудом, чтобы разузнать заранее истинное положение вещей. Однако ему и в 
самом деле казалось весьма сомнительным, чтобы этому американцу Каупервуду, 
будь он хоть архимиллионер, удалось урвать у здешних владельцев транспорта хотя 
бы половину акций. Даже и подступиться-то к этому делу ему будет исключительно 
трудно. А с другой стороны, если подумать, сколько они со Стэйном убили денег 
на это дело, и вот теперь, похоже, эта проклятая Чэринг-Кросс опять свалится им 
на шею, вернувшись в Электротранспортную компанию, и это грозит новыми убытками 
всем, кто вложил в нее деньги. Н-да…

Он вышел из-за стола и, словно давая понять, что разговор окончен, сказал сухо:

— Мне надо будет хорошенько подумать об этом, джентльмены. Зайдите ко мне еще 
раз во вторник или в среду. И тогда я уже смогу твердо сказать, сумею ли я быть