— Великолепно! — воскликнул Джеркинс. — Полагаю, мы теперь с вами на верном 
пути. Во всяком случае это какое-то движение. И даже если он сам не 
заинтересуется, он может нам указать, к кому обратиться.

— Правильно. Совершенно правильно, — поддакнул Клурфейн, который в эту минуту 
думал только о том, как бы сорвать побольше, ибо ему по заслугам несомненно 
причитается львиная доля в этой заманчивой афере. — Я очень рад, что мне это 
пришло в голову. Тут может такое дело развернуться, каких нам с вами до сих пор 
еще не перепадало.

— Верно, верно! — подхватил ему в тон Джеркинс, вполне разделяя воодушевление 
своего партнера, но втайне сожалея, что не обошелся без его участия. Ибо 
Джеркинс воображал себя не только мозгом, но и движущей силой этой 
замечательной комбинации.



18

Контора фирмы «Райдер, Бэллок, Джонсон и Чэнс», так же как и контора лорда 
Стэйна, помещалась в одном из самых темных закоулков Стори-стрит, примыкавшей к 
зданиям адвокатских корпораций. Сказать по правде, весь этот квартал, если не 
считать зданий адвокатских корпораций, показался бы всякому американцу весьма 
неподходящим местом для конторы столь солидных и прославленных юристов Англии. 
Маленькие, неоднократно перестраивавшиеся трех — или четырехэтажные домики, где 
прежде ютились какие-то склады и мелкие торговые заведения, преобразились 
теперь в служебные и приемные кабинеты, в архивы и библиотеки. Здесь помещалось 
около дюжины юристов со всеми своими стенографистками, клерками, посыльными и 
прочими служащими.

Стори-стрит была до того узка, что по тротуару вряд ли можно было пройтись 
по-приятельски под руку, а на мостовой, пожалуй, могли разъехаться две ручные 
тележки, но уж никак не два более солидных экипажа. И однако в этот тесный 
проход с утра устремлялся поток рабочих и всякого иного люда, потому что здесь 
вы срезали наискосок и попадали прямо на Стрэнд и в другие близлежащие кварталы.


Фирма «Райдер, Бэллок, Джонсон и Чэнс» занимала все четыре этажа дома N33 по 
Стори-стрит. Фасад дома был шириной не более двадцати трех футов, но корпус его,
 длиной в пятьдесят футов, скрывался в глубине двора. В нижнем этаже, некогда 
приемной и гостиной жившего здесь в полном уединении весьма необщительного 
старого судьи, помещались теперь общая приемная и архив. Лорд Стэйн занимал 
небольшой кабинет в глубине бельэтажа. Во втором этаже находились кабинеты трех 
главных представителей фирмы — Райдера, Джонсона и Бэллока. Чэнс со своими 
многочисленными помощниками занимал весь третий этаж. Контора Элверсона 
Джонсона, в самой глубине второго этажа, выходила окнами на крохотный мощеный 
дворик, который некогда был частью старинного римского двора, но величие этой 
древности стало чересчур привычным и утратило свой блеск для тех, кому 
приходилось созерцать его изо дня в день.

Никакой подъемной машины — или лифта, как говорят англичане, — в доме не было. 
Большая вытяжная труба поднималась из середины второго этажа и выходила на 
крышу. В каждом кабинете в стене были по-старинному проделаны отдушники, 
которые, как предполагалось, способствовали очищению воздуха. Кроме того, в 
каждом кабинете был камин, который в туманные, ненастные зимние дни топили 
сырым каменным углем, отчего необыкновенно уютная атмосфера этого удобного 
помещения становилось еще более уютной. В кабинете у каждого поверенного стояли 
большие добротные письменные столы и стулья, а над камином красовалась 
мраморная полка, уставленная книгами и статуэтками. На стенах висели 
потускневшие изображения давно закатившихся светил английской юриспруденции или 
какие-нибудь бледные английские пейзажи.

Джонсон, весьма влиятельный компаньон фирмы, успешно продвигающийся на 
финансовом поприще, был прежде всего человек практический; он вел дела 
независимо от своих компаньонов и в большинстве случаев действовал вполне 
самостоятельно, руководствуясь главным образом своими собственными интересами. 
Однако в каком-то маленьком уголке его сознания оставалось место и для 
отвлеченных размышлений — он интересовался вопросами религии и даже 
сочувствовал распространению нонконформистских догматов. Он любил рассуждать о 
лицемерии и духовном убожестве англиканской церкви, а также не только о земном, 
но и о небесном величии таких знаменитых сектантов, как Джон Нокс, Уильям Пенн, 
Джордж Фокс и Джон Уэсли. В его чрезвычайно запутанном и странном представлении 
о мире уживались самые противоречивые и даже, казалось бы, совершенно 
несовместимые понятия. Он считал, что в мире должен существовать правящий класс,
 которому надлежит господствовать и преуспевать при помощи необходимой и 
желательной, если даже и не всегда заслуживающей оправданья, тонкой хитрости. 
Поскольку в Англии этот класс уже опирается на законы о собственности, о 
наследовании, о первородстве, следовательно это и надлежит считать самым 
существенным, правильным и непреложным. Поэтому нищим духом, а равно и 
достоянием, не остается ничего другого, как смирение, послушание, труд и вера в