Когда он вошел к ней, помахивая тростью, такой цветущий, сияющий, уверенный, с 
гарденией в петличке, в серой шляпе, в серых перчатках. Эйлин пришлось сделать 
над собой усилие, чтобы подавить невольную радостную улыбку, которой он, по ее 
мнению, не заслуживал. Он сразу стал рассказывать ей о своих делах. А читала 
она сегодня газеты? Обратила внимание, что один из его самых заклятых чикагских 
врагов только что отдал богу душу? Туда ему и дорога — одной занозой меньше! А 
что у них сегодня на обед? Хорошо бы заказать Адриану морской язык под соусом 
маргери, если, конечно, не поздно. Да, он ужасно занят, никак не развяжется с 
делами. Ездил в Бостон, в Балтимор, а на днях придется ехать в Чикаго. А насчет 
этого лондонского дела… он уже кое-что нащупал, и, вероятно, в ближайшем 
будущем придется ему плыть в Англию. Не хочет ли она с ним прокатиться? Конечно,
 он там будет очень занят, но она может поехать в Париж или в Биарриц, а под 
воскресенье он к ней будет приезжать на отдых.

У Эйлин от радости глаза загорелись. Она даже рванулась к нему со стула, но тут 
же вспомнила, какие у нее отношения с мужем, и, сдержавшись, откинулась назад. 
Она столько натерпелась от него, столько видела всяких предательств и обмана, 
что теперь не решалась ему поверить. Но не лучше ли все-таки сделать вид, что 
она верит?

— Ну что ж, — сказала она. — А ты правда хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Зачем бы я стал тебе предлагать, если бы не хотел? Разумеется, хочу. Мне 
сейчас, видишь ли, предстоит сделать очень серьезный шаг. И он может для меня 
обернуться очень удачно, а может и нет. Но как бы то ни было, — тут Каупервуд, 
следуя своему излюбленному правилу, прибегнул к спасительной лжи, не 
постыдившись сыграть на самых заветных, самых сокровенных чувствах Эйлин, — 
ведь ты была со мной оба раза, когда я начинал первое и второе свое предприятие,
 мне кажется, ты должна быть со мной и на этот раз, когда я задумал третье. 
Разве не правда?

— О да, Фрэнк! Если это так, как ты говоришь, я хочу быть с тобой. Это будет 
просто замечательно. Я буду готова, как только ты скажешь. Когда мы поедем? 
Каким пароходом?

— Я скажу Джемисону, он все узнает, что надо, и тогда я дам тебе знать.

Эйлин подошла к двери и позвонила Карру, чтобы распорядиться насчет обеда. Она 
точно ожила. На нее вдруг пахнуло прежней жизнью, когда она делила с 
Каупервудом его могущество, его успех. Она тут же приказала Карру достать 
чемоданы и осмотреть их.

А Каупервуд выразил желание навестить тропических птиц, которых он привез для 
оранжереи. И он предложил Эйлин пойти вместе. Эйлин, вся сияя, направилась с 
ним в оранжерею и смотрела на него не сводя глаз, пока он возился с двумя 
резвыми попугаями с Ориноко и подсвистывал им, стараясь раззадорить самца, 
чтобы услышать его пронзительный крик. Внезапно он обернулся к Эйлин и сказал:

— Видишь ли, Эйлин, я всегда мечтал сделать из этого дома настоящий музей. Я и 
сейчас покупаю кое-что и уверен, что когда-нибудь это будет одна из самых 
замечательных частных коллекций. Последнее время я много думал, как бы это мне 
с тобой уладить, чтобы после моей смерти, — ведь рано или поздно, а придется 
все же помереть, — дом этот сохранился не просто как память обо мне, а 
доставлял бы какую-то радость людям, которые любят такие редкости. Я собираюсь 
составить новое завещание — и вот надо подумать, как бы это внести туда.

На лице Эйлин выразилось удивление. С чего это ему пришло в голову?

— Мне вот-вот исполнится шестьдесят, — спокойно продолжал он, — и хотя я еще 
пока не собираюсь умирать, все-таки нужно как-то привести дела в порядок. В 
число моих душеприказчиков — их всего будет пять — я хочу включить Долэна из 
Филадельфии, мистера Коула и затем Центральное акционерное кредитное общество. 
Долэн и Коул превосходно разбираются в финансовой и формально-юридической 
стороне дела, и они сумеют выполнить все мои распоряжения. Но так как я 
собираюсь оставить тебе этот дом в пожизненное пользование, я думаю, не назвать 
ли мне и тебя вместе с Долэном и Коулом, и тогда ты сможешь либо сама открыть 
дом для посещений публики, либо позаботиться о том, чтобы это было сделано со 
временем. Мне приятно сознавать, что он радует своей красотой, и мне хочется, 
чтобы он остался таким же и после моей смерти.

Эйлин слушала его, взволнованная, гордая. Чем объяснить такое серьезное 
отношение к ней, да еще в таком важном деле? Она была польщена и обрадована. 
Может быть, он и правда несколько образумился и стал ко всему относиться 
серьезней?

— Ты знаешь, Фрэнк, — сказала она, пытаясь как-то совладать со своими чувствами,
 — я всегда очень близко принимаю к сердцу все, что тебя касается, даже всякую 
мелочь. У меня, в сущности, никогда не было никакой жизни помимо тебя — да мне 
и сейчас без тебя ничего не надо, хотя ты-то, конечно, теперь чувствуешь совсем