И она откинулась и потянулась к его лицу обеими руками, раздвинув пальцы.

— Я колдунья, да, да. И я могу обратить тебя в снег и лед.

И, пристально глядя на него, она тянулась к его лицу тонкими пальцами.

— Беренис!.. Что с тобой, брось дурить! А знаешь, мне кажется, ты сама 
заколдована. Но ты можешь колдовать надо мной, сколько угодно. Только… не 
покидай меня!

И, крепко прижав ее к груди, он поцеловал ее.

Но Беренис вырвалась из его объятий и снова подбежала к снежной фигуре.

— Ну вот! — воскликнула она. — Ты все испортил. Оказывается, он — не настоящий. 
А я-то старалась сделать его совсем живым. Он был такой большой, холодный. И 
стоял здесь и ждал меня. А теперь надо его уничтожить, бедняжку, чтобы никто не 
видел его и не знал, кроме меня.

И, схватив трость Каупервуда, она ударила ею со всего размаха и развалила 
фигуру.

— Вот видишь: я тебя сотворила, и я же тебя и уничтожаю.

И она, смеясь, разбрасывала снег своими затянутыми в перчатки ручками. А 
Каупервуд смотрел на нее с восхищением.

— Ну, идем, Беви, радость моя! Как ты сказала? Ты меня сотворила, ты и 
уничтожаешь? Хорошо, я согласен, только не покидай меня. Ты знаешь, с тобой я 
словно переношусь в какие-то неведомые края, точно ты передо мной новый мир 
открываешь — чудесный, непонятный, твой собственный! И для меня это такое 
счастье — окунуться в него! Ты мне веришь, Беви?

— Конечно, милый, конечно, — отвечала Беренис таким спокойным и рассудительным 
тоном, как будто она и не разыгрывала только сейчас этого представления со 
снежным чучелом. — Так ведь оно и должно быть. И так будет.

Она взяла его под руку, и они пошли. У Каупервуда было впечатление, словно она 
только сейчас очнулась или вернулась на землю из какого-то своего, странного 
мира видений, и ему хотелось расспросить ее об этом мире, но его как будто 
что-то удерживало, — он чувствовал, что этого нельзя делать.

И это чувство, а вместе с тем радостная уверенность, что вот она здесь, с ним, 
что он может осязать, видеть, слышать ее, что он в любую минуту может пойти к 
ней, вызывали у него чувство какого-то небывалого восторга, словно ему только 
теперь наконец-то открылось то, ради чего стоило жить.

Да разве это может быть, чтобы он когда-нибудь захотел расстаться с ней? 
Никогда в жизни ему еще не приходилось сталкиваться с таким удивительно 
многообразным, таким необычайно изменчивым и вместе с тем рассудительным и 
трезвым, словом с таким необыкновенным существом! Несомненно, это артистическая 
натура. Мало ли всяких женщин перевидал он на своем веку, а все-таки ему еще 
никогда не попадалось такой блестящей, умной и обаятельной женщины.

И даже в минуты самой интимной близости она неизменно вызывала у него чувство 
восхищенного удивления. Она не отдавалась ему безвольно, слабея и замирая в его 
объятьях, не подчинялась ему, пассивно уступая неистовству его мужской страсти, 
нет, она трепетала и загоралась в ответ и словно сама держала его в плену, 
властно завораживая его своими чарами — разметавшимся золотом огненных волос, 
влекущим взором синих потемневших глаз, сладостью поцелуя.

И когда он потом, после бурных свиданий оставшись один, вспоминал эти чудесные 
минуты, у него было чувство, что это совсем не похоже на то, что он когда-либо 
переживал раньше. Это было не просто удовлетворение некоей физической 
потребности и не исступление страсти, а опять какой-то неведомый мир новых, 
головокружительных ощущений, который открывала ему волшебница Беренис.



16

Предвидя, что ему придется как-то согласовать с Толлифером дальнейший план 
действий в отношении Эйлин, Каупервуд решил объявить ей, что он недели через 
две предполагает отправиться в Лондон и что если ей хочется, она может поехать 
с ним. А затем он сообщит об этом Толлиферу и пусть тот уж сам придумывает, как 
лучше занять и развлечь Эйлин, чтобы она не изводила себя, как это было до сих 
пор, не огорчалась, непрестанно думая о том, что муж ее не любит. Каупервуд был 
сейчас в самом радужном настроении. Наконец, после стольких лет тягостного 
разрыва, он нашел способ облегчить ее жизнь, успокоить ее и создать какую-то 
видимость мирных отношений.