премьер, спортивных матчей, собачьих выставок и прочих великосветских зрелищ. В 
Нью-Йорке и в Лондоне у него были весьма обширные знакомства.

Каупервуд знал это и понимал, что Джеркинс ему еще может пригодиться; однако 
сейчас он не находил нужным раскрывать перед ним карты и ограничивался только 
намеками, полагая, что этого вполне достаточно, чтобы побудить Джеркинса 
броситься вдогонку за Гривсом и Хэншоу и постараться прийти с ними к соглашению.
 Пожалуй, он даже способен отправиться в Лондон, а если так… то в смысле 
рекламы лучшего агента и желать нечего.



15

И действительно, не прошло и недели со дня отъезда мистера Гривса и мистера 
Хэншоу, как Джеркинс уже покатил вслед за ними в Лондон: его била лихорадка, до 
такой степени ему не терпелось стать непосредственным участником этой 
грандиозной авантюры, которая наконец-то принесет ему желанные миллионы.

Хотя первый шаг, сделанный Каупервудом на пути к приобретению линии 
Чэринг-Кросс, иначе говоря его разговор с Гривсом и Хэншоу, не принес тех 
результатов, на которые он, казалось бы, рассчитывал, это отнюдь не поколебало 
его намерений; Сиппенс прислал ему достаточное количество весьма интересных 
сведений, и Каупервуд твердо решил добиться концессии на постройку подземной 
линии в Лондоне, даже в том случае, если у него ничего не выйдет с линией 
Чэринг-Кросс. В связи с этим у него дома происходили совещания, устраивались 
званые обеды, и у Эйлин создавалось впечатление, что супруг ее понемножку 
возвращается к прежнему образу жизни, к той прежней жизни в Чикаго, о которой у 
нее сохранились самые счастливые, самые яркие воспоминания. Она иногда 
спрашивала себя: а не могло ли так случиться, — мало ли чудес на свете! — что 
эта чикагская катастрофа подействовала на него отрезвляюще и ему захотелось 
вернуть, хотя бы внешне, прежние отношения с ней; и даже если она для него уже 
ровно ничего не значит, для нее это все-таки утешение.

В действительности же Каупервуд с каждым днем все больше увлекался Беренис. Он 
с удивлением открывал в ней новые, неожиданные черты. На нее иногда находила 
какая-то шаловливость, когда она становилась способной на всякие озорные 
выдумки, а ее здравомыслие не мешало внезапным удивительным сменам ее 
прихотливых настроений, и это всякий раз восхищало Каупервуда.

Однажды, еще в Чикаго, они поехали обедать в гостиницу, где они уже обедали 
несколько дней тому назад. Когда они вышли из саней, Беренис предложила ему 
пройтись в рощу, и там на опушке, среди усыпанных снегом сосенок и молодых 
дубков, он вдруг увидел вылепленную из снега фигуру, которая, когда они подошли 
ближе, оказалась чуть-чуть карикатурной, но совершенно точной копией его самого.
 Беренис нарочно приехала сюда рано утром и слепила этого снежного человека. 
Вместо глаз она вставила два блестящих голубовато-серых камешка, а нос и рот 
сделала из сосновых шишек, очень ловко подобрав их по форме и по величине. Еще 
накануне она стащила у Каупервуда одну из его шляп, и шляпа эта, лихо сдвинутая 
на затылок снежной фигуры, как-то особенно подчеркивала сходство с Каупервудом. 
Когда этот двойник внезапно вырос перед ним, среди деревьев, освещенный 
закатными лучами огненно красного солнца, Каупервуд даже вздрогнул от 
неожиданности.

— Что это, Беви? Как это тебе пришло в голову? Да когда же ты успела это 
сделать, плутовка? — И он расхохотался. Снежный Каупервуд смотрел на него 
совсем как живой, прищурив глаз, и нос торчал у него необыкновенно внушительно.

— Сегодня утром, — сказала Беренис. — Приехала сюда одна и вылепила моего 
милого человечка.

— А здорово похоже на меня! — с удивлением заметил Каупервуд. — И долго ты 
возилась с этим чучелом?

— Час наверно. Не больше.

Она отступила на шаг и с гордостью посмотрела на свое творение. Затем, выхватив 
у Каупервуда трость, приставила ее сбоку к снежной фигуре, набалдашником к 
карману, который был изображен при помощи мелких камешков.

— Посмотри, какой красавчик! Весь из снега, шишек и каменных пуговок.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала снежное чучело в губы.

— Беви! Если ты хочешь целоваться… — Каупервуд схватил ее в объятья, и ему 
казалось, что он держит в руках какого-то лесного эльфа. — Беренис! Ты меня с 
ума сводишь! Признайся, ты дух лесной, колдунья или волшебница?

— А ты не знал?