— Да, да! К вашим услугам, мистер Каупервуд! Чем я могу быть вам полезен? — с 
величайшей предупредительностью отвечал он, и в голосе его слышалась 
стремительная готовность сделать все, о чем бы его ни попросили.

— У меня к вам есть деловое предложение, которое, я думаю, вас заинтересует, 
мистер Толлифер. Я буду рад вас видеть, если вы заглянете ко мне в контору 
завтра в половине одиннадцатого. Могу я ждать вас к этому часу?

В голосе Каупервуда, как тотчас же отметил про себя Толлифер, не было того 
покровительственно-пренебрежительного оттенка, который неизменно проскальзывает 
у сильных мира сего в их отношениях с низшими, но в нем было что-то 
необыкновенно внушительное, властное. Толлифер, при всем своем исключительном 
самомнении, не мог не разволноваться, до такой степени он был заинтригован.

— Разумеется, мистер Каупервуд. Я буду совершенно точен, — ни секунды не 
раздумывая, отвечал он.

Что бы это такое могло быть?.. Наверно, срочное распространенье каких-нибудь 
акций? Да он с восторгом ухватится за такое дело. Сидя у себя в номере, 
Толлифер раздумывал об этом неожиданном телефонном звонке и старался припомнить,
 что он такое недавно читал про Каупервуда. Много о нем писали в газетах, целые 
столбцы; да, что-то насчет того, как чета Каупервудов пыталась втереться в 
высшее нью-йоркское общество и как у них это не вышло… в чем-то его там 
изобличили. Но мысли Толлифера сами собой возвращались к загадочному звонку, к 
тем необыкновенным возможностям и новым знакомствам, которые могут за ним 
воспоследовать, и его охватывало чувство радостного волнения и подъема. Он 
подходил к зеркалу и внимательно разглядывал свою физиономию и всего себя; 
затем открыл шкап и так же внимательно осмотрел свои костюмы. Побриться надо 
будет в парикмахерской, да кстати уж и костюм надо будет отдать почистить и 
отутюжить. Пожалуй, сегодня вечером уж не стоит выходить. Лучше отдохнуть 
хорошенько, чтобы завтра утром выглядеть посвежее.

В половине одиннадцатого он явился к Каупервуду в контору выбритый, выглаженный,
 освеженный, словом, такой, каким он уже давно не бывал. Ведь, может статься, 
это — поворот в жизни! Так по крайней мере он надеялся и именно с таким 
чувством вошел в кабинет и увидел перед собой великого человека, восседавшего 
за необъятным письменным столом из палисандрового дерева. И тут Толлифер сразу 
съежился и почувствовал себя весьма неуверенно, потому что человек, сидевший 
перед ним, хотя его никак нельзя было упрекнуть в недостатке учтивости и даже 
некоторой дружелюбной приветливости, был до такой степени недосягаем, что 
невольно удерживал вас на расстоянии. «Да, — подумал Толлифер, — сразу видно, 
сильный человек; какое красивое властное лицо, и эти большие пронизывающие и в 
то же время совершенно непроницаемые светлые глаза, и руки какие сильные, 
красивые, а на правой руке, на мизинце, простое золотое кольцо…»

Это кольцо много лет назад подарила Каупервуду Эйлин. Он тогда сидел в 
филадельфийской тюрьме, докатившись до самой последней, самой крайней ступени 
своего падения (потом он уже снова пошел в гору), и Эйлин подарила ему это 
кольцо в знак своей неугасимой, неизменной любви. С тех пор Каупервуд никогда 
его не снимал.

И вот теперь он собирается нанять этого подозрительного молодчика со светскими 
замашками и поручить ему заботиться о своей жене, развлекать ее, чтобы она не 
мешала ему, Каупервуду, спокойно наслаждаться обществом другой женщины. Ну как 
это можно назвать — действительно разложение. Он и сам это понимает — но что 
ему остается делать? Ведь он идет на это, потому что иначе поступить нельзя, 
потому что его вынуждает к этому сама жизнь, условия, созданные ею, которые 
подчиняют себе и его и других людей, и изменить тут ничего нельзя. Слишком 
поздно. А раз другого выхода нет — нечего церемониться. Надо действовать 
решительно, беспощадно, так, чтобы никто не смел пикнуть, и тогда все признают 
твой способ действий как нечто совершенно неизбежное. Каупервуд смерил 
Толлифера спокойным холодным взглядом и, указывая ему на стул, сказал:

— Садитесь, пожалуйста, мистер Толлифер. Я позвонил вам потому, что хочу 
поручить вам одно дело, для которого требуется человек с большим тактом и со 
светскими навыками. Подробней я остановлюсь на этом потом. Признаюсь, что 
прежде чем позвонить вам, я навел о вас кое-какие справки, чтобы познакомиться 
с вашей биографией и с вашим теперешним положением; я сделал это, разумеется, 
не с целью повредить вам, уверяю вас. Напротив. Я полагаю, что могу быть вам 
полезен, если вы, со своей стороны, сумеете оказаться полезным мне.

И тут он поглядел на Толлифера с такой располагающей улыбкой, что Толлифер, 
хоть и несколько неуверенно, тоже улыбнулся в ответ.

— Надеюсь, что в этих справках, которые вы навели обо мне, не нашлось ничего 
столь предосудительного, чтобы вы сочли наш разговор излишним, — робко сказал 
он. — Я готов признать, что я не всегда вел что называется строго 
благопристойный образ жизни. Боюсь, что я для этого не создан.

— По-видимому, не созданы, — чрезвычайно любезно и сочувственно отозвался