Нью-Йорк. Дамы поехали вперед, а следом за ними дня через два выехал и 
Каупервуд. В Нью-Йорке он намеревался пощупать почву и выяснить, кто среди 
американских предпринимателей мог бы заинтересоваться крупным капиталовложением,
 а кроме того, предполагал связаться с какой-нибудь международной маклерской 
фирмой, которая позаботилась бы о том, чтобы эти лондонские дельцы с их 
предложением насчет линии Чэринг-Кросс снова обратились к нему; для него важно 
было, чтобы никто не был осведомлен, что он интересуется этим.

Конечно, у него были и свои нью-йоркские и лондонские маклеры и комиссионеры: 
Джеркинс, Клурфейн и Рэндолф, но в таком важном и многообещающем деле он не мог 
на них вполне положиться. Джеркинс, главная фигура в американском отделении 
фирмы, хоть и очень ловкий и весьма полезный субъект, слишком уж заботился о 
собственных интересах, а кроме того, не всегда умел держать язык за зубами. 
Однако обращаться в незнакомую маклерскую контору тоже было небезопасно. Могло, 
пожалуй, выйти еще хуже. В конце концов он решил, что самое разумное — 
подослать какого-нибудь верного человека к Джеркинсу и намекнуть ему, что 
недурно было бы, если бы Гривс и Хэншоу попытались еще раз обратиться к 
Каупервуду.

И тут он вспомнил, что среди рекомендательных писем, которые Гривс и Хэншоу 
вручили ему при первом свидании, было письмо от некоего Рафаэля Коула, когда-то 
довольно крупного нью-йоркского банкира, который теперь отошел от дел. 
Несколько лет тому назад Коул пытался заинтересовать его нью-йоркским 
транспортом, но Каупервуд в то время был так поглощен своими делами, что не 
имел возможности подумать об этом предложении. Тем не менее у него сохранились 
дружеские отношения с Коулом, и тот впоследствии вошел пайщиком в кое-какие из 
его чикагских предприятий.

Хорошо бы привлечь Коула с его капиталом к этому лондонскому предприятию, да, 
пожалуй, через него можно будет подтолкнуть и Джеркинса и заставить тем самым 
Гривса и Хэншоу повторить свое предложение. Он решил пригласить Коула пообедать 
к себе на Пятую авеню, кстати и Эйлин представится случай выступить в роли 
хозяйки. Таким образом, он и Эйлин доставит удовольствие и на Коула произведет 
впечатление примерного супруга.

— Коул человек респектабельный, строгих правил. Ведь для того чтобы преуспеть в 
этой лондонской затее, нужно непременно заранее создать такой респектабельный 
фон, чтобы предупредить всяческие нападки. Вот и Беренис тоже перед самым 
отъездом в Нью-Йорк сказала ему: «Не забудь, Фрэнк, чем больше ты будешь 
проявлять внимания и предупредительности к Эйлин на людях, тем лучше будет для 
всех нас!..» И она так посмотрела на него своими невозмутимыми синими глазами, 
что ему показалось, словно в этом взоре скрывается вся извечная женская 
мудрость.

Поэтому по дороге в Нью-Йорк Каупервуд, помня наставления Беренис, послал Эйлин 
телеграмму, извещая ее о приезде. И тут же в связи с Эйлин он вспомнило некоем 
Эдварде Бингхэме, агенте по распространению акций, который когда-то часто к 
нему наведывался, — у него обширный круг знакомых, и, наверно, через него можно 
будет раздобыть кой-какие сведения об этом субъекте Толлифере.

Таким образом, составив себе дорогой полную программу действий и приехав в 
Нью-Йорк, Каупервуд прежде всего позвонил Беренис, на Парк авеню, в тот самый 
особняк, который он когда-то подарил для нее ее матери. Условившись, что он 
приедет попозже, он позвонил Коулу, а затем к себе в контору, в отель 
«Нэзерлэндс», где, справившись о разных делах, узнал между прочим, что Бингхэм 
уже интересовался, когда ему можно будет повидать Каупервуда. Вслед за этим он 
отправился к себе домой в весьма приподнятом настроении. Теперь это был совсем 
не тот человек, которого видела Эйлин несколько месяцев тому назад.

Когда он вошел к ней в спальню, она сразу по его походке, по его глазам 
почувствовала, что он чем-то очень доволен и готовит ей приятный сюрприз.

— Ну, как ты тут поживаешь, моя дорогая? — приветствовал он ее таким 
дружелюбным тоном, какого она уж давно от него не слышала. — Надеюсь, ты 
получила мою телеграмму?

— Да… — спокойно, но в то же время несколько насторожившись, отвечала Эйлин. И 
тут же украдкой поглядела на него с любопытством, ибо в ее чувстве к Каупервуду 
было столько же любви, сколько и ненависти.

— А! Детективные романы почитываешь! — шутливо заметил он, заглядывая в книжку 
на столике у ее кровати и мысленно сравнивая ее ограниченные интересы с 
кругозором Беренис.

— Да! — с раздражением отрезала Эйлин. — А по-твоему, мне что читать? Библию? 
Или, может, твои балансовые отчеты? Или каталоги музейные?

Она была возмущена и оскорблена до глубины души: за все время своих чикагских 
передряг он не удосужился написать ей ни слова.