по-семейному. Беренис и Каупервуд, каждый по-своему, посвятили ее в последнее 
знаменательное событие, которое должно было сблизить всех троих и произвести 
переворот в их жизни. Хотя миссис Картер, разумеется, и всплакнула немножко 
после объяснения с Беренис, сокрушаясь, как всегда, о своем прошлом, которое, 
как она не без основания полагала, было главной причиной, толкнувшей ее дочь на 
такой рискованный шаг, — однако она была вовсе не так уж убита этим, как ей 
казалось в минуты угрызений совести. Ведь Каупервуд все-таки видный, 
влиятельный человек, а кроме того, он сам сказал ей, что Беренис не только 
получит по завещанию значительную часть его капитала, но, если Эйлин умрет или 
если она когда-нибудь согласится дать ему развод, он безусловно женится на 
Беренис. А пока пусть все остается по-прежнему: он друг миссис Картер и опекун 
ее дочери. И что бы там ни случилось, какие бы сплетни ни возникали на их счет, 
это всегда будет их единственным оправданием. Конечно, не следует слишком часто 
появляться вместе на людях и вообще надо стараться держать себя так, чтобы не 
вызывать никаких подозрений. Что бы они с Беренис ни задумали, это будет их 
частным делом, но они никогда не будут путешествовать в одном поезде или на 
одном пароходе, ни останавливаться в одном отеле.

В Лондоне все, конечно, будет значительно проще; а если к тому же все сложится 
хорошо и удастся связаться кой с кем из высоких финансовых кругов, тогда можно 
будет с помощью Беренис и ее матери принимать этих финансовых магнатов и 
расположенных к нему дельцов у себя дома, ибо Каупервуд считал, что миссис 
Картер сумеет создать такую домашнюю обстановку, которая будет вполне 
соответствовать положению почтенной богатой вдовы путешествующей со своей 
дочерью.

Беренис — а ведь она, в сущности, и придумала все — очень увлеклась этой затеей.
 И даже миссис Картер, забыв о том, что Каупервуд только что казался ей 
безжалостным эгоистом, который никогда не поступится ничем и думает только о 
своих личных удобствах, слушая его, почти готова была поверить, что все 
устраивается как нельзя лучше. Беренис очень деловито сообщила ей о своих новых 
взаимоотношениях с Каупервудом.

— Я очень люблю Фрэнка, мама, — сказала она. — И я хочу жить с ним, насколько 
это, конечно, возможно. Он никогда не пытался склонить меня к этому — ты знаешь.
 Я пришла к нему сама, и сама предложила. Мне, видишь ли, уже давно казалось, 
что это как-то нечестно — с тех самых пор, как ты мне призналась, что мы живем 
на его деньги. Ну, как же так — все брать и ничего не давать взамен? А потом я 
оказалась такой же трусихой, как когда-то была ты, слишком избалованной и 
неприспособленной, чтобы решиться жить, не имея никаких средств к существованию,
 — а ведь так бы оно и было, если бы он нас оставил.

— Ах, я знаю, ты права, Беви! — жалобным тоном перебила ее мать. — Пожалуйста, 
не обвиняй меня, я и без того мучусь этим беспрестанно. Прошу тебя, не упрекай! 
Ведь я всегда думала только об одном — о твоем будущем.

— Ну, полно, мама. Успокойся! — смягчившись, утешала ее Беренис, которая 
все-таки любила свою мать и прощала ей все ее заблуждения и безрассудства. 
Правда, когда Беренис была еще девчонкой, школьницей, она несколько свысока 
относилась к своей матери, к ее рассуждениям и вкусам; но, узнав все, она стала 
смотреть на нее совсем другими глазами; не то чтобы она совсем оправдывала мать,
 нет, но она прощала и жалела ее. Теперь она уже не разговаривала с ней 
пренебрежительно-снисходительным тоном, а, наоборот, старалась быть ласковой, 
внимательной, словно желая утешить ее, заставить забыть все обиды, которые 
выпали на ее долю.

Поэтому и сейчас, стараясь успокоить мать, Беренис говорила с ней ласково и 
мягко.

— Ты вспомни, мама, — продолжала она, — ведь я все-таки пыталась пробиться 
собственными силами и очень быстро поняла, что я просто не гожусь для этого, 
что мне не преодолеть тех препятствий, с которыми я неизбежно должна 
столкнуться. Меня чересчур холили, берегли. И я в этом не виню ни тебя, ни 
Фрэнка. Но какая у меня может быть будущность, особенно здесь, в нашей стране? 
Поэтому я и решилась, и, по-моему, это лучшее, что я могла сделать, — соединить 
свою жизнь с жизнью Фрэнка, потому что это единственный человек, который может 
мне помочь по-настоящему.

Миссис Картер, соглашаясь, кивала головой и смотрела на Беренис с грустной 
улыбкой. Она знала, что ей ничего другого не остается, как подчиняться всему, 
что ни вздумает Беренис. У нее нет собственной жизни, нет и не может быть 
никаких средств к существованию — она целиком зависит от своей дочери и 
Каупервуда.



12

Спустя некоторое время после того как все было переговорено и достигнуто полное 
взаимопонимание и согласие, Каупервуд и Беренис с матерью отправились в