тогда явилась другая мысль: нужно бороться с нищетой и вымиранием этого народа, 
спасти его. Разве не вездесущий направляет ее помыслы? Да, она должна помогать 
несчастным, она не успокоится, пока в земной жизни людей добро не придет на 
смену злу. Беренис всем сердцем стремилась к этому.

Настало, наконец, время, когда Беренис и ее мать, потрясенные и измученные 
нескончаемым зрелищем бедствий и нищеты, решили тронуться в обратный путь; дома,
 в Америке, они на досуге поразмыслят над тем, что им довелось увидеть и как 
они могут помочь искоренению зла.

И вот ясным, теплым октябрьским днем на пароходе «Холиуэл» они прибыли в 
Нью-Йорк прямо из Лиссабона и по реке Гудзон поднялись до причала у Двадцать 
третьей улицы. Пароход медленно шел вдоль берега, знакомые очертания 
нью-йоркских громад заслоняли небо. Как непохоже все это на Индию, думала 
Беренис, какой разительный контраст! Здесь чистые улицы, великолепные 
многоэтажные здания, могущество, богатство, самый изысканный комфорт, сытые, 
хорошо одетые люди, а там… Беренис чувствовала, что изменилась, но в чем — пока 
еще и сама не понимала. Она видела голод в самой обнаженной, уродливой форме — 
и не могла этого забыть. Не могла она забыть и выражения некоторых лиц, 
особенно детских — так смотрит затравленное, испуганное животное. Что же можно 
тут сделать, изменить? Да и можно ли?

Но вот перед нею страна, где она родилась и выросла и которую любит больше 
всего на свете. И сердце Беренис забилось быстрее при виде самых обыденных 
картин — несметного множества реклам, расписывающих гигантскими разноцветными 
буквами бесценные достоинства того, чему подчас на самом деле грош цена, толпы 
крикливых мальчишек-газетчиков, вереницы оглушительно гудящих такси, легковых 
автомобилей и грузовиков; и напыщенный вид путешествующего американского 
обывателя, которому, в сущности, едва ли есть чем кичиться.

Покончив с формальностями в таможне, Беренис и ее мать решили остановиться в 
отеле «Плаца» — по крайней мере на несколько недель; в такси они с радостью 
почувствовали: наконец-то они дома! И как только они устроились у себя в номере,
 Беренис позвонила доктору Джемсу. Ей не терпелось поговорить с ним о 
Каупервуде, о себе самой, об Индии — и не только о прошлом, но и о будущем.

Они встретились в кабинете Джемса, в его доме на Западной Восемнадцатой улице. 
Беренис была растрогана: Джемс принял ее очень тепло и дружески, с большим 
интересом слушал ее рассказ о том, где она побывала и что видела.

Доктор Джемс понимал, что Беренис интересует судьба состояния Каупервуда. И 
хотя ему было неприятно вспоминать о том, как скверно исполнили свои 
обязанности душеприказчики Каупервуда, он счел своим долгом подробно рассказать 
Беренис обо всем, что произошло в ее отсутствие. Прежде всего, несколько 
месяцев назад умерла Эйлин. Беренис была потрясена: она всегда думала, что 
именно Эйлин выполнит волю Каупервуда и распорядится всем его имуществом, как 
он того хотел. Она тотчас вспомнила, что Каупервуд всегда желал основать 
больницу.

— А как же с больницей, которую он собирался построить в районе Бронкс? — 
поспешно спросила она.

— Ну, из этого ничего не вышло, — отвечал Джемс. — Слишком много стервятников 
набросилось под прикрытием закона на состояние Фрэнка после его смерти. Со всех 
сторон посыпались иски, встречные иски, требования об отказе в праве выкупа 
закладных; даже состав душеприказчиков и тот был опротестован. Большое 
количество акций — на четыре с половиной миллиона долларов — было признано 
обесцененным. Пришлось выплачивать проценты по закладным, покрывать 
всевозможные судебные издержки, росли горы счетов, и в конце концов от 
громадного состояния уцелела едва десятая часть.

— А картинная галерея? — с тревогой спросила Беренис.

— Ничего не осталось, все продано с аукциона. И дворец тоже продан — за 
неуплату налогов и тому подобное. Эйлин принуждена была выехать оттуда и снять 
себе квартиру. А потом она заболела воспалением легких и умерла. Разумеется, 
все эти тревоги и огорчения лишь ускорили ее смерть.

— Какой ужас! — воскликнула Беренис. — Как больно было бы Фрэнку, если б он 
знал!.. Столько сил стоило ему все это!

— Да, немало, — в раздумье заметил Джемс, — но никто не верил в его добрые 
намерения. Куда там — даже и после смерти Эйлин в газетах все еще называли 
Каупервуда человеком сомнительной репутации, банкротом, чуть ли не преступником.
 Посмотрите, кричали они, его миллионы рассеялись как дым! Одна статья так и 
называлась: «Что посеешь…» Там говорилось, что деятельность Фрэнка потерпела 
полный крах… Да, немало было злобных заметок — и все потому, что, когда Фрэнк 
умер, от его богатства при попустительстве господ законников осталось одно 
воспоминание.