79

Весь следующий год Беренис с матерью путешествовали по Индии, — они стремились 
как можно больше увидеть и лучше узнать эту удивительную страну, Беренис, 
посвятившая четыре года изучению индусской философии, успела, однако, 
насмотреться на то, как живут здесь люди; она поняла, что народ здесь жестоко 
обманут и что участь его горька, и ей захотелось до возвращения на родину как 
можно больше узнать об этом народе.

И вот Беренис с матерью побывали в Джайпуре, Канпуре, Пешаваре, Лахоре, 
Равалпинди, Амритсаре, в Непале, в Дели и Калькутте, посетили Мадрас и даже 
добрались до южной границы Тибета. И чем дальше они проникали в глубь Индии, 
тем больше поражала Беренис ужасающая бедность и жалкое состояние миллионов 
людей, населяющих эту необыкновенную страну. Беренис была озадачена: как 
случилось, что в стране, породившей такую возвышенную религиозную философию, 
возникла и сохраняется поныне столь низменная и жестокая система социального 
гнета? Горсточка богачей ведет поистине королевский образ жизни, а миллионы 
трудятся, не разгибая спины, и получают за это гроши, которых не хватает даже 
на хлеб! Этот резкий контраст, разрушающий все иллюзии, был выше понимания 
Беренис.

Она видела улицы и дороги, вдоль которых тесно, плечом к плечу, точно какая-то 
страшная живая изгородь, сидели на земле грязные, оборванные, полунагие люди, с 
глазами, полными отчаяния: некоторые просили милостыню для своих учителей — 
святых пилигримов. Беренис встречала такие места, где жители, дошли до 
последнего предела духовного и физического обнищания. В одной деревне началась 
эпидемия чумы и косила всех жителей подряд: никто не оказал им помощи, не 
прислал ни лекарств, ни врачей. Во многих деревушках в крохотной конуре ютится 
по тридцать человек — здесь, разумеется, неизбежны болезни и голод. И тем не 
менее, если в их жилищах прорубают окна, хоть крохотное оконце, они тотчас 
снова наглухо заделывают каждую щель.

Самым страшным общественным злом казался Беренис чудовищный обычай выдавать 
замуж девушек, не достигших совершеннолетия, почти детей. В результате 
большинство этих несчастных дошло до такого физического и умственного упадка, 
что ни о каком здоровье физическом или душевном нечего и говорить, и рано 
наступающая смерть для них скорее избавление, чем проклятие.

Видя трагическое положение каст «неприкасаемых», Беренис поинтересовалась, как 
они возникли. Ей рассказали, что когда светлокожие предки современных индусов 
впервые пришли в Индию, ее населяли дравиды — кожа у них была темнее и черты 
лица не так тонки; это они воздвигли величественные храмы на юге страны. И 
жрецы народа-пришельца потребовали, чтобы его кровь не смешивалась с кровью 
туземцев. Они объявили, что дравиды — племя нечистое, что к ним нельзя 
прикасаться. Так расовая вражда породила трагедию «неприкасаемости».

Впрочем, как рассказали Беренис, Ганди сказал однажды:



«Понятие неприкасаемости в Индии, наперекор всем стараниям сохранить его, 
быстро отмирает. Этот бесчеловечный обычай унижает индусов. Ведь с 
„неприкасаемыми“ обращаются так, словно они хуже животных. Самая их тень будто 
бы оскверняет имя бога. Я осуждаю отверженность неприкасаемых так же решительно,
 как осуждаю навязанные нам англичанами методы управления страной, а быть может,
 еще решительнее. Существование каст неприкасаемых кажется мне еще менее 
терпимым, чем британское владычество. Если индуизм настаивает на сохранении 
каст неприкасаемых, значит индуизма больше не существует, значит он мертв».


И все же Беренис не раз видела молодых матерей «неприкасаемых» с крошечными, 
хилыми детишками на руках, — неизменно держась в отдалении, они с отчаянием и 
тоской во взгляде следили за тем, как она беседует с каким-нибудь индусским 
проповедником. При этом она не могла не заметить, что некоторые из них недурны 
собой и, видимо, очень неглупы. Две или три походили на обыкновенных американок 
— так выглядели бы хорошенькие, толковые американские девушки, будь они 
заброшены, изолированы от всего окружающего мира и обречены на жизнь в грязи и 
нищете, как их индийские сестры. Впрочем, говорили, что пять миллионов 
«неприкасаемых» избавились от проклятия, приняв христианство.

А дети? Беренис видела столько жалких, несчастных детей — эти крошечные 
заморыши даже не могли ходить, а только ползали; они росли заброшенными, без 
всякого ухода, до того истощенные недоеданием и болезнями, что ясно было: уже 
ничто не вернет им здоровья. Сердце Беренис размывалось от жалости, и тут ей 
вспомнились уверения гуру, что божество, Брахма — есть все сущее, есть 
беспредельное блаженство. Если это так, то где же он, бог? Мысль эта неотступно 
преследовала Беренис, пока она не почувствовала, что больше не выдержит, и