и перенесли его в карету. Дверцы захлопнулись, шофер позвонил в гонг, и 
автомобиль помчался; в кучке репортеров, стоявших поблизости, раздались 
удивленные восклицания:

— Что это значит? Ловко же нас провели! Кто бы это мог быть?

Попытка узнать, кто же это так серьезно болен, что пришлось вызывать карету 
скорой помощи, ни к чему не привела; тогда один из репортеров вспомнил, что у 
него есть на пароходе знакомая сиделка, и вскоре принес потрясающую новость: 
неизвестный больной — не кто иной, как Фрэнк Алджернон Каупервуд, знаменитый 
финансист. Но чем он болен? И куда его отвезли? Кто-то предложил узнать это у 
миссис Каупервуд, и тотчас несколько человек бросились к ближайшему телефону, 
чтобы расспросить Эйлин, правда ли, что ее мужа увезли с «Императрицы» в карете 
скорой помощи, и если да, то где он теперь. Это верно, ответила она, он болен и 
его, разумеется, отвезли бы в особняк на Пятой авеню, но дело в том, что 
особняк сейчас перестраивается, — ведь он должен будет вместить богатейшую 
коллекцию живописи и скульптуры, которая все еще пополняется и со временем 
станет собственностью города Нью-Йорка. А пока что мистер Каупервуд пожелал 
поселиться в «Уолдорф-Астории» — там ему будет обеспечен должный уход и покой, 
чего ему нельзя сейчас предоставить дома.

И вот к часу дня все газеты уже пестрели сообщениями о прибытии Каупервуда, его 
болезни и о том, где он находится; однако доктор Джемс распорядился, чтобы без 
его письменного разрешения к Каупервуду не пропускали ни одного посетителя, — 
три сиделки были обязаны следить за этим.

Меж тем Каупервуд, понимая, что до Беренис могут дойти тревожные вести о его 
болезни, попросил доктора Джемса послать ей на пароход — она все еще находилась 
в пути — следующую телеграмму:



«Сообщения о моей болезни крайне преувеличены. Поступай, как условились. 
Нахожусь на попечении доктора Джемса. Он скажет, что тебе делать.

    Любящий тебя Фрэнк».

Вести были невеселые, но все же Беренис несколько утешило, что Каупервуд был в 
состоянии телеграфировать, чтобы успокоить ее. Но что с ним, неужели болезнь 
обострилась? Во всяком случае, как бы это ни кончилось, ее место — рядом с ним.

Однако под вечер, проходя через салон, она увидела на доске для сообщений 
известие, которое потрясло и испугало ее:



«Знаменитый американский финансист и железнодорожный магнат, владелец 
лондонской подземки, Фрэнк Каупервуд внезапно заболел на борту парохода 
„Императрица“ и по прибытии в Нью-Йорк отвезен в отель „Уолдорф-Астория“».


Ошеломленная, расстроенная холодными словами газетного сообщения, Беренис все 
же облегченно вздохнула, узнав, что Каупервуд в отеле, а не у себя дома. Ей 
ведь приготовлен там номер, так что она будет хотя бы поблизости. Правда, не 
исключено, что она может столкнуться там с Эйлин, — это было бы тягостно не 
только ей, но и Каупервуду. Да, но он просил, чтобы она не отступала от прежних 
планов и остановилась в отеле, — значит, он что-то придумал. Однако в какое 
двусмысленное положение она себя ставит! Как это не похоже на уединение 
Прайорс-Кова, где можно было не опасаться сплетен и пересудов! А хватит ли у 
нее решимости и сил, чтобы пройти через такое испытание? И все же, как это ни 
трудно, как ни опасно, она должна быть рядом с ним, а там будь что будет. Он 
нуждается в ней, и она должна прийти ему на помощь.

Приняв это решение, Беренис, как только пароход пристал на следующее утро к 
берегу и таможенники осмотрели ее багаж, тотчас отправилась в отель 
«Уолдорф-Астория» и преспокойно зарегистрировалась под именем Кэтрин Трент. Но 
оставшись одна в своем номере, она призадумалась. Как все сложно и запутано! 
Что же теперь делать? Эйлин, наверно, уже у него. Ее размышления были прерваны 
телефонным звонком: доктор Джемс сообщил, что Каупервуд хочет ее видеть, он 
находится в номере 1020. Беренис от души поблагодарила и сказала, что сейчас 
придет. Доктор Джемс добавил, что хотя Каупервуду пока и не грозит особой 
опасности, он все же приказал никого к нему не пускать в течение нескольких 
дней — никого, кроме Беренис; больному прежде всего необходим отдых и покой.

В номере 1020 Беренис тотчас провели к Каупервуду; он полулежал, весь 
обложенный подушками, очень бледный, с каким-то отсутствующим видом, но, едва 
вошла Беренис, лицо его оживилось. Она наклонилась и поцеловала его.

— Дорогой мой! Какое несчастье! Я так боялась, что это путешествие окажется 
тебе не под силу. И меня не было с тобой! Но доктор Джемс уверяет, что это не