над великой, удивительной тайной, а как это получилось, почему — кто знает…

Он телеграфировал доктору Джемсу, чтобы тот встретил его на пристани, и тотчас 
получил следующий ответ: «Добро пожаловать в Нью-Йорк. Буду встречать. Ваш 
Джефф из Монте-Карло». Это послание рассмешило Каупервуда, и в эту ночь он спал 
спокойно. Перед сном он взял бумагу и чернила и набросал телеграмму Беренис, 
ехавшей на пароходе «Король Хокон» под именем Кэтрин Трент: «Мы только день в 
разлуке, а мне кажется десять лет. Спокойной ночи, моя прелесть, одна мысль, 
что ты рядом, приносит утешение и отраду».

В воскресенье утром Каупервуд, проснувшись, почувствовал, что он совсем ослаб. 
Одеваясь с помощью своего лакея, он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой; 
пришлось снова лечь в постель на весь день. Сначала это нисколько не 
взволновало его спутников — Джемисона, его помощника мистера Хартли и лакея 
Фредериксона, — они думали, что Каупервуд просто отдыхает. Но к вечеру он 
попросил Джемисона вызвать судового врача: что-то ему нехорошо. Доктор Кэмден, 
осмотрев больного, заявил, что положение серьезное, да и температура — 39,7; 
надо известить его личного врача, пусть встречает утром пароход с каретой 
скорой помощи.

Услышав это, Джемисон на собственный страх и риск телеграфировал Эйлин, что муж 
ее очень болен, что его надо будет увезти с парохода в карете скорой помощи, и 
просил указаний — как быть дальше. Эйлин тотчас ответила, что дом мистера 
Каупервуда сейчас переделывается, расширяется картинная галерея, всюду 
невообразимый шум и беспорядок; поэтому самое правильное — отвезти мистера 
Каупервуда в отель «Уолдорф-Астория», где можно будет обеспечить ему должный 
уход и где ему несомненно будет удобнее.

Когда доктор Кэмден впрыснул Каупервуду морфий и ему стало немного легче, 
Джемисон прочел вслух телеграмму Эйлин.

— Да, так будет лучше, — слабым голосом согласился Каупервуд, — закажите для 
меня номер.

Рухнули все его планы, и о чем бы он ни думал — все вызывало в нем чувство 
безграничной усталости. Что-то будет с его домом! С картинной галереей! А 
больница, которую он собирался основать! И ведь он хотел вернуться в Лондон, к 
своим делам, к постройке метрополитена! Но нет, довольно-он не хочет больше 
думать ни о чем и ни о ком, кроме Беренис.

Так он пролежал до утра, когда пароход вошел в нью-йоркский порт и стал 
пришвартовываться. По царившему вокруг шуму, грохоту и движению Каупервуд понял,
 что путешествие окончено.

Тем временем доктор Джемс, наняв лодку, подъехал к борту «Императрицы», все еще 
стоявшей на дальнем рейде, и, расспросив доктора Кэмдена и Джемисона об их 
дальнейших планах, направился в каюту Каупервуда.

— Здравствуйте, Фрэнк! Вот и я! — провозгласил он с порога. — Ну, как вы себя 
чувствуете? Вот увидите: все сразу пройдет, как только я дам вам нужное 
лекарство. И извольте ни о чем не тревожиться. Предоставьте уж все мне, своему 
сподвижнику по Монте-Карло.

— Я знал, что если вы придете. Джефф, — слабым голосом сказал Каупервуд, — все 
будет в порядке.

И он благодарно сжал руку врача.

— Мы решили перевезти вас в «Уолдорф» в карете скорой помощи, — продолжал Джемс.
 — Вы ведь не возражаете? Право, так будет лучше: вы легче перенесете поездку, 
вот увидите.

— Я не возражаю, — отвечал Каупервуд. — Но только постарайтесь оградить меня от 
репортеров — хотя бы, пока я не устроюсь в отеле. Я не уверен, что Джемисон 
сумеет справиться с ними.

— Предоставьте это мне, Фрэнк. Я обо всем позабочусь. Для вас сейчас главное — 
лежать и молчать. Я приеду попозже, тогда и поговорим. А сейчас пойду займусь 
делами.

В эту минуту вошел Джемисон.

— Идемте, Джемисон, — сказал Джемс. — Прежде всего нам надо повидать капитана.

И они вместе вышли из каюты.

Через три четверти часа карете скорой помощи, ожидавшей неподалеку от порта, 
было приказано дать задний ход и подъехать к выходу N4, где было так пустынно, 
словно все уже сошли на берег и на судне не осталось ни одного пассажира. Два 
санитара с полотняными носилками проследовали за Джемисоном в каюту Каупервуда