— Да, да, ясно, — поддакивал Сиппенс, уже соображая про себя, как ему 
приступить к делу.

— Потом стоимость подземных работ, расходы на оборудование. И какие могут быть 
убытки и издержки при переводе линий с паровой тяги — у них это, видите, до сих 
пор по старинке — на электричество. И нельзя ли там будет оборудовать тягу с 
«третьим рельсом», — говорят, на новом метрополитене в Нью-Йорке его уже вводят.
 Вы знаете, англичане — ведь это совсем другой народ, у них все не так, как у 
нас, и я бы хотел, чтобы вы мне и об этом все, что можно, разузнали. И, наконец,
 надо поинтересоваться, в какой у них там цене земельные участки, — ведь цены 
могут вскочить, чуть только начни строить, и, может быть, есть смысл скупить 
кое-какие участки заранее, как, помните, мы с вами делали в Лейк-Вью и в прочих 
местах?

— Еще бы мне не помнить! — сказал Сиппенс. — Я уже понимаю, что вам надо, 
патрон. Поеду, разузнаю и привезу все, что требуется, а может еще и побольше. 
Ну, это просто великолепно! И я так счастлив, я прямо горжусь тем, что вы меня 
вспомнили. А как вы считаете, когда я примерно должен выехать?

— Немедленное — отвечал Каупервуд. — Вам надо сейчас же подыскать кого-нибудь, 
чтобы передать ваши дела в пригороде.

Он говорил об управлении пригородной железнодорожной сети, где Сиппенс был 
директором.

— Я думаю, вам всего лучше сдать дела Китереджу; скажите, что вы собираетесь 
провести зиму в Европе или в Англии. И хорошо бы избежать всяких заметок о 
вашем отъезде в прессе; ну, а уж если не удастся, — придумайте какой-нибудь 
предлог, сделайте вид, что интересуетесь чем угодно, только не транспортом. И 
как только разузнаете, кто там из английских капиталистов подумывает заняться 
постройкой метрополитена или в какой-то мере связан с этим делом и с ним стоило 
бы столковаться, немедленно поставьте меня в известность. Потому что, 
разумеется, это будет отнюдь не американское предприятие, а английское с начала 
до конца. И вы должны это хорошенько усвоить, де Сото. Англичане, вы знаете, 
недолюбливают нашего брата американца, и я вовсе не желаю давать никаких 
поводов для разжигания вражды к американцам.

— Все ясно, патрон! У меня к вам только одна просьба: если окажется, что я 
смогу быть для вас как-то полезен в дальнейшем, вы уж меня там не забудьте; 
столько лет я с вами работаю, под вашим началом, не могу даже себе и 
представить, как я без вас стал бы…

Он замолчал, глядя на Каупервуда умоляющими глазами. И Каупервуд ответил ему 
дружески покровительственным, но вместе с тем ничего не обещающим взглядом.

— Хорошо, хорошо, де Сото! Все это я знаю и понимаю. Посмотрим, что из всего 
этого выйдет. Я для вас всегда сделаю, что смогу, и, разумеется, я о вас помню.



7

Покончив со всеми наставлениями Сиппенсу и выяснив, что для ликвидации 
чикагских дел ему необходимо будет съездить в Нью-Йорк, чтобы обсудить кой с 
кем из крупных финансистов, каким образом реализовать хотя бы некоторую часть 
своих вложений, Каупервуд решил дать себе временную передышку, и мысли его сами 
собой устремились к Беренис. Как бы устроить так, чтобы поехать с ней 
путешествовать вдвоем и жить с ней, не опасаясь огласки?

Разумеется, он представлял себе гораздо яснее, чем Беренис, какие прочные узы 
долгой совместной жизни, вместе пережитых событий, издавна установившихся 
привычек связывали его так тесно, так неразрывно с Эйлин. Это было нечто такое, 
чего Беренис была не в состоянии себе представить, тем более что она уже давно 
догадывалась о его пылких чувствах к ней. Для Каупервуда было совершенно 
очевидно, что, во избежание скандала, с Эйлин надо держаться только одной 
тактики — тактики умиротворения и обмана. Всякий другой способ действий будет 
чрезвычайно рискованным, в особенности, если у него выйдет что-нибудь с этим 
предприятием в Лондоне, и тем более сейчас, после всей этой скандальной шумихи 
в связи с созданными им компаниями и чересчур смелыми приемами, к которым он 
прибегал в Чикаго. Ведь его обвиняли во взяточничестве и чуть ли не в подрыве 
общественных устоев. И навлечь на себя сейчас обвинение в безнравственности или 
угрозу какой-нибудь публичной выходки со стороны Эйлин, — от нее можно всего 
ожидать, она способна в газеты сообщить о его отношениях с Беренис, — это будет 
уж совсем из рук вон плохо.

Кроме того, Каупервуда беспокоило еще одно обстоятельство, которое также могло 
повести к неприятностям с Беренис: это были его отношения с другими женщинами. 
Кое-какие из его прежних связей еще не совсем оборвались. С Арлет Уэйн, можно 
было считать, дело покончено. Но оставалась еще Керолайн Хэнд, жена Хосмера 
Хэнда, крупного чикагского акционера железнодорожной и мясо-консервной компаний.