многих и многих великих мыслителей и художников.

Они миновали могилы Визе, Мюссе, Мольера и наконец подошли к месту упокоения 
Шопена; на могильной плите лежали букеты роз и лилий, перевязанные лентами.

— Подумать только! — воскликнул Шенли. — Он, конечно, великий музыкант, но ведь 
умер-то он больше пятидесяти лет назад, а посмотрите — какая уйма цветов! Э, 
черт возьми, вот для меня этого наверняка никто не сделает!

А Каупервуд подумал, что даже спустя год после его смерти вряд ли его могила 
будет усыпана цветами. Эта мысль не столько раздосадовала, сколько позабавила 
его: он прекрасно знал, что, как бы человек ни трудился при жизни — хорошо или 
плохо, — не много на свете таких людей, чьи могилы осыпают цветами через 
десятки лет после их смерти.

Однако на кладбище Каупервуда ждал сюрприз. Когда они уже направились было к 
выходу, их взорам предстало чудесное двойное надгробие на могиле Абеляра и 
Элоизы, и гид рассказал всем известную трагедию этой злосчастной пары. Элоиза и 
Абеляр! Одиннадцатый век: юная девушка, влюбленная в ученого монаха, и 
неумолимый, жестокосердый отец ее, член соборного капитула! Каупервуд никогда в 
жизни не слыхал об этих несчастных влюбленных. Пока гид рассказывал, подошла 
молодая, изящная и очень красивая женщина с корзиночкой цветов в руках и стала 
пригоршнями бросать на могилу алые, голубые, белые цветы. Это зрелище так 
поразило Каупервуда и Шенли, что оба сняли шляпы и, выждав, пока она обратит на 
них внимание, почтительно поклонились.

— Merci beaucoup, messieurs,[5 - Благодарю вас, господа (франц.).] — прошептала 
она уходя.

Этот яркий и трогательный эпизод навел Каупервуда на размышления о тех чувствах,
 что связывали его когда-то с Эйлин. Ведь в то время, когда он сидел в 
филадельфийской тюрьме, именно она наперекор всем его врагам, в том числе и 
своему отцу, словно верная жена, приходила к нему на свидание, уверяла его в 
своей неизменной любви и всеми силами старалась облегчить его участь. Подобно 
Элоизе, любившей Абеляра, она стремилась, да и сейчас стремится только к нему, 
и никто другой ей не нужен.

Внезапно у Каупервуда возникла мысль построить красивый склеп, который простоит 
века и где они с Эйлин будут покоиться вдвоем. Да, он наймет архитектора, сам 
выберет проект, — он воздвигнет прекрасную гробницу, которая увековечит память 
о том, что и он когда-то любил Эйлин так же, как она любит его до сих пор.



59

Наконец Каупервуд вернулся в Лондон, и Беренис, увидев его, не на шутку 
испугалась: он заметно похудел и казался совсем измученным. Она посетовала, что 
он плохо следит за своим здоровьем и что она теперь редко видит его.

— Фрэнк, милый, — ласково говорила она, — зачем ты отдаешь этим своим делам так 
много времени и сил? Ты слишком переутомился и стал таким нервным. По-моему, 
тебе надо посоветоваться с врачом, пусть тебя внимательно исследуют.

— Беви, дорогая моя, — ответил он, обнимая ее за талию, — ты не беспокойся. 
Правда, я чересчур много работаю, но это скоро уже кончится, и мне не придется 
больше ломать голову над всем этим — по крайней мере в ближайшем будущем.

— Но ты в самом деле здоров?

— Да, дорогая, по-моему, все в порядке. Видишь ли, сейчас очень важно, чтобы я 
сам следил за ходом дел.

Но еще не договорив, он вдруг весь как-то скрючился, согнулся вдвое, словно от 
приступа острой боли.

— Фрэнк, что с тобой? Что случилось? Так уже бывало когда-нибудь? — бросилась к 
нему Беренис.

— Нет, дорогая, никогда, — сказал он. — Но это ничего, я уверен, ничего 
страшного нет.

Он с трудом превозмог боль.

— Конечно, — продолжал он, — надо бы выяснить в чем дело. Такая острая боль не 
возникнет без причины. Знаешь что: позвони-ка доктору Уэйну и попроси его зайти.


Беренис тотчас кинулась к телефону.