— Чем, кроме рыбы, промышляют здешние жители? — спрашивал он Эрика.

— Видите ли, мистер Диксон (под этим именем путешествовал Каупервуд), у них 
немало всякой всячины. Есть козы, и они продают козье молоко. Есть куры, а 
значит, и яйца. Есть коровы. Здесь часто судят о богатстве человека по тому, 
сколько у него коров. Есть, понятно, масло. Тут у нас упорный, выносливый 
народ: они добиваются с пяти акров такого урожая, что вы и не поверите. Хоть я 
и немного в этом смыслю и ничего особенного не могу вам рассказать, но они, 
право, живут лучше, чем вы думаете. И потом, — продолжал он, — большинство 
молодых людей в здешних краях учится мореходному делу. С годами они становятся 
капитанами, матросами или коками: ведь в норвежские гавани заходят сотни судов 
— и откуда и куда только не идут эти суда — во все порты и гавани мира.

Тут в разговор вмешалась Беренис.

— Вот что, по-моему, любопытно, — сказала она, — у них здесь всего немного, 
зато все — отличного качества.

— Вы правы, сударыня, — отозвался шкипер, — я и хотел это сказать. Видите ли, 
мы, норвежцы, научились довольствоваться тем, что у нас есть, — продолжал он с 
воодушевлением. — И мы знаем мир не по книгам, а как он есть на самом деле, 
хотя мы и любим книги и ценим ученость. У нас почти нет неграмотных, и хотите 
верьте, хотите нет, но в Норвегии больше телефонов, чем в Испании или Польше. 
Есть у нас и знаменитые литераторы, и музыканты — Григ, Гамсун, Ибсен, Бьернсон.


Каупервуд молча выслушал эти имена. Если подумать — как мало места занимала в 
его жизни литература! Надо бы взять у Беренис кое-что из книг, которые она 
читала.

А Беренис, заметив его задумчивость и полагая, что он, должно быть, мысленно 
сравнивает этот удивительный мир со своим собственным, шумным и беспокойным, 
решила перевести разговор на что-нибудь более веселое.

— Скажите, капитан, — спросила она Хансена, — а мы увидим лопарей, когда 
заберемся немного севернее?

— Конечно, сударыня, — ответил капитан. — Их сколько угодно севернее Тронхейма. 
Нам уже недалеко до этого места.

От Тронхейма яхта направилась на север, в сторону Гаммерфеста — солнце тут уже 
не заходило. По пути сделали несколько остановок — один раз у маленького 
скалистого выступа под названием Гротто, отрога большой горы. Здесь 
расположилась китобойная станция — крошечный поселок домов в десять.

Это были, как и всюду на побережье, просто каменные хижины с крышами, 
обложенными дерном.

Рыбаки Гротто имели обыкновение покупать уголь и дрова на судах, проходящих 
мимо в северном или южном направлении. И вот небольшая группа рыбаков окружила 
яхту. И хотя угля на яхте было в обрез, Каупервуд велел шкиперу выдать им 
несколько тонн, ибо почувствовал, что жизнь далеко не щедра к этим людям.

После завтрака капитан Хансен сошел на берег; вернувшись, он рассказал 
Каупервуду, что с далекого севера сюда прибыло племя лопарей, — они разбили 
стоянку примерно в полумиле от Гротто. Там около сотни лопарей с детьми и 
собаками, сказал он, и стадо оленей, тысячи в полторы голов. Беренис тотчас 
изъявила желание посмотреть на них. Тогда капитан Хансен спустил шлюпку и, 
прихватив с собой одного из матросов, повез Беренис и Каупервуда к стоянке 
лопарей.

Высадившись на берег, они увидели оленей, которые бродили вокруг разбросанных 
по всей долине чумов. Капитан, умевший кое-как изъясняться на языке лопарей, 
заговорил с ними; несколько лопарей подошли к прибывшим и, обменявшись с ними 
рукопожатиями, пригласили к себе в чумы. В одном чуме над огнем висел большой 
котел; матрос, заглянув в котел, заявил, что это «собачья бурда», но это 
оказалась похлебка из отличной жирной и сочной медвежатины, которой и угостили 
всех присутствующих.

В другом чуме теснились рыбаки и жители окрестных ферм: каждый год с приездом 
лопарей на их стоянках открывалось нечто вроде ярмарки, где они продавали 
продукты оленеводства и закупали припасы на зиму. Вдруг толпа зашевелилась, и 
какая-то лопарка протиснулась к гостям. Она поздоровалась с капитаном Хансеном 
как со старым знакомым, а он тут же сообщил Каупервуду, что эта женщина едва ли 
не богаче всех в этом племени. Потом лопари начали петь хором и плясать. Пили, 
ели, смеялись. Наконец Каупервуд и его спутники распростились с лопарями и 
вернулись на «Пеликан».

При свете незаходящего солнца яхта повернула обратно на юг. Тут, на виду у яхты,