— Что скажете, Альберт?

— Мистер Сэнгстек, по поручению мистера Молленхауэра, желает видеть мистера 
Стинера.

При звуке этого страшного имени Стинер съежился, как опавший лист. Это не 
укрылось от Каупервуда. Он понял, что рушится его последняя надежда получить от 
Стинера триста тысяч долларов. Но все же не сложил оружия.

— Ну что ж, Джордж, — сказал он, когда Стайерс отправился сообщить Сэнгстеку, 
что Стинер готов принять его, — мне все ясно. Этот человек вас загипнотизировал.
 Вы слишком напуганы и уже в себе не властны. Пусть все остается как есть: я 
еще вернусь. Только, ради бога, возьмите себя в руки. Подумайте, что поставлено 
на карту. Я уже сказал вам, чем все кончится, если вы не одумаетесь. 
Послушайтесь меня, и вы будете независимым, богатым человеком. В противном 
случае — вас ждет тюремная решетка.

Решив еще раз попытаться найти помощь у банкиров и биржевиков, прежде чем ехать 
к Батлеру, Каупервуд быстро вышел из казначейства и вскочил в дожидавшийся его 
легкий рессорный кабриолет. Это был очаровательный экипаж желтого цвета с таким 
же желтым кожаным сиденьем, запряженный резвой гнедой кобылой. Каупервуд 
останавливался то у одного, то у другого здания и с напускным безразличием 
взбегал по ступеням банков и биржевых контор.

Но все было тщетно. Его выслушивали внимательно, даже сочувственно и тут же 
ссылались на шаткость положения. Джирардский национальный банк отказался 
отсрочить ссуду хотя бы на час, и Каупервуду пришлось немедленно переслать им 
толстую пачку своих наиболее ценных бумаг для покрытия разницы, вызванной 
падением биржевых курсов. В два часа пришел рассыльный от старого Каупервуда: 
как председатель Третьего национального банка он вынужден потребовать погашения 
ссуды в сто пятьдесят тысяч долларов. Акции, заложенные Фрэнком, по мнению 
директоров, недостаточно надежны. Каупервуд немедленно выписал чек на свой 
пятидесятитысячный вклад в этом банке, прибавил к нему двадцать пять тысяч 
долларов, хранившихся у него в конторе наличными, потребовал от фирмы «Тай и 
Кь» погашения ссуды в пятьдесят тысяч долларов, продал за треть номинала акции 
конки линии Грин и Коутс — той самой, с которой у него было связано столько 
надежд. Все полученные таким путем суммы он отправил в Третий национальный банк.
 Старому Каупервуду показалось, что камень свалился у него с души, но вместе с 
тем он был глубоко удручен. В полдень старик сам отправился узнавать, сколько 
он может получить за свои бумаги. Поступая таким образом, он отчасти 
компрометировал себя, но его отцовское сердце страдало, а кроме того, ему 
следовало подумать и о своих личных интересах. Заложив дом и получив ссуду под 
залог обстановки, экипажей, земельного участка и акций, он реализовал сто тысяч 
долларов, которые и положил в своем банке на имя Фрэнка. Но при таком сильном 
шторме это был все-таки очень ненадежный якорь. Фрэнку необходимо было добиться 
отсрочки платежей по меньшей мере на трое-четверо суток. В два часа этого 
рокового дня, еще раз взвесив положение своих дел, Каупервуд угрюмо 
пробормотал:

«Нет, этот Стинер должен ссудить меня тремястами тысячами, вот и все. А теперь 
надо повидать Батлера, не то он еще потребует свой вклад до закрытия конторы».

Он снова вскочил в экипаж и, как одержимый, помчался к Батлеру.



26

Многое изменилось с того часа, когда Каупервуд беседовал с Батлером. Старик 
весьма дружелюбно откликнулся тогда на предложение объединиться с Молленхауэром 
и Симпсоном и поддержать курс ценных бумаг на бирже, но утром, в этот памятный 
понедельник, и без того запутанное положение осложнилось одним новым 
обстоятельством, которое заставило Батлера коренным образом пересмотреть 
занятую им позицию. В девять часов утра того самого дня, когда Каупервуд 
добивался помощи от Стинера, Батлер вышел из дому и уже собирался сесть в 
экипаж, когда почтальон вручил ему четыре письма, и он помедлил, чтобы 
просмотреть их. Первое было от мелкого подрядчика О'Хиггинса, второе — от 
духовника Батлеров, отца Михаила, священника церкви св.Тимофея, благодарившего 
за пожертвование в приходский фонд для бедных, третье — от «Дрекселя и Кь», 
относительно какого-то вклада, четвертое — анонимное, на плохой бумаге, от лица,
 по-видимому, не слишком грамотного, скорее всего от женщины. Неразборчивыми 
каракулями там было написано следующее:

«Милостивый государь! Сообщаю вам, что ваша дочка Эйлин путается с человеком, с 
которым ей негоже иметь дело, — с неким Фрэнком Каупервудом, дельцом. Ежели не 
верите, понаблюдайте за домом номер 931 по Десятой улице. Тогда вы убедитесь 
собственными глазами.»

Ни подписи, ни каких-либо признаков, по которым можно было бы судить, откуда