— Пятьсот тысяч долларов! — повторил он, когда. Батлер закончил свой рассказ. — 
Н-да, кругленькая сумма! Если бы Каупервуда могла спасти одна только поддержка 
рынка, мы, пожалуй, пошли бы ему навстречу, но в случае серьезной паники такой 
маневр останется безрезультатным. Если этот молодой человек сильно стеснен в 
средствах, а на бирже начнется резкое падение ценностей, то для его спасения 
понадобится еще целый ряд дополнительных мероприятий. Мне это известно по опыту.
 Вы случайно не знаете, каков его пассив?

— Нет, не знаю, — отвечал Батлер.

— Денег, вы говорите, он у вас не просил?

— Он хочет только, чтобы я не брал у него своих ста тысяч, покуда не 
определится его положение.

— А Стинера и в самом деле нет в городе? — осведомился недоверчивый по природе 
Молленхауэр.

— Так утверждает Каупервуд. Мы можем послать кого-нибудь проверить.

Молленхауэр уже обдумывал, как бы поумнее выйти из положения. Поддержать курс 
ценностей — это, конечно, самое лучшее, если таким образом удастся спасти 
Каупервуда, а заодно с ним казначея и честь республиканской партии. Стинер 
окажется вынужденным возвратить в казну пятьсот тысяч долларов, для чего ему 
придется продать свои акции, и тогда почему бы ему, Молленхауэру, не купить их? 
Но тут, видимо, нужно будет учесть и интересы Батлера. А что, спрашивается, он 
может потребовать?

Из дальнейшего разговора с Батлером Молленхауэр выяснил, что Каупервуд готов 
возместить недостающие пятьсот тысяч долларов, если только ему удастся 
сколотить такую сумму. Насчет его паев в разных линиях конки у них пока 
разговора не было. Но какая могла быть уверенность в том, что Каупервуда 
удастся спасти таким способом и что у него даже в этом случае будет желание и 
возможность собрать пятьсот тысяч долларов и вернуть их Стинеру? Он сейчас 
нуждается в наличных, но кто даст их ему теперь, когда надвигается неминуемая 
паника? Какое обеспечение может он предложить? С другой стороны, если 
хорошенько нажать, можно будет принудить их обоих — его и Стинера — отдать за 
бесценок свои железнодорожные акции. Если ему, Молленхауэру, удастся заполучить 
их, то какое ему, собственно, дело, победит его партия осенью на выборах или 
потерпит поражение; впрочем, он, как и Оуэн, считал, что поражения можно 
избежать. Вернее, можно по примеру прежних лет купить победу. Растрату Стинера, 
если из-за краха Каупервуда он окажется растратчиком, несомненно, удастся 
скрыть до победы на выборах. Впрочем, мелькнула у него мысль, еще желательнее 
было бы припугнуть Стинера, чтобы он отказал в дополнительной помощи Каупервуду,
 а затем резко сбить цену на его акции конных железных дорог и тем самым на 
акции всех других держателей, не исключая Батлера и Симпсона. В Филадельфии эти 
линии со временем станут одним из главнейших источников обогащения. Но сейчас 
надо делать вид, что в первую очередь его заботит спасение партии на 
предстоящих выборах.

— Я, конечно, не могу решать за сенатора, — задумчиво начал Молленхауэр, — и не 
знаю, какова будет его точка зрения. Но я лично готов сделать все от меня 
зависящее, чтобы поддержать курс ценностей, если это принесет какую-нибудь 
пользу. Готов хотя бы уже потому, что банки и от меня могут потребовать 
погашения задолженности. Но сейчас нам надо прежде всего позаботиться об 
избежании огласки до конца выборов, если Каупервуд все-таки вылетит в трубу. 
Ведь у нас нет никакой уверенности, что наши усилия поддержать рынок увенчаются 
успехом.

— Никакой! — хмуро подтвердил Батлер.

Оуэну уже стало казаться, что Каупервуд обречен. Но в это время у дверей 
позвонили. Горничная, заменившая посланного за газетой лакея, доложила о 
сенаторе Симпсоне.

— А, легок на помине! — воскликнул Молленхауэр. — Просите! Сейчас мы узнаем его 
мнение.

— Я думаю, что мне следует оставить вас, — обратился Оуэн к отцу. — Я пойду к 
мисс Каролине и попрошу ее спеть мне что-нибудь. Я буду ждать тебя, отец, — 
добавил он.

Молленхауэр подарил его одобрительной улыбкой, и Оуэн вышел, в дверях 
столкнувшись с сенатором Симпсоном.

Никогда еще в Пенсильвании, которая дала миру немало интересных личностей, не 
процветал более любопытный тип, чем сенатор Симпсон. В противоположность 
Батлеру и Молленхауэру, сейчас тепло приветствовавших его, внешне он выглядел 
довольно невзрачно: невысокого роста — пять футов девять дюймов, тогда как рост