туговато. Я недостаточно силен, чтобы справиться самостоятельно.

Он ломал себе голову над тем, как открыть Батлеру всю правду насчет Стинера.

— Н-да, неважно получается, — задумчиво процедил старик.

Он думал о собственных делах. Паника и ему, конечно, не пойдет на пользу, но 
положение не так уж скверно. Банкротства ему нечего опасаться. Конечно, он 
может понести известные потери — не очень серьезные, — прежде чем ему удастся 
привести в порядок дела. А он не желал ничего терять.

— Как же это вы оказались в таком затруднительном положении? — полюбопытствовал 
он. Его интересовало, почему Каупервуд так страшится краха компаний конных 
железных дорог. — Разве у вас есть вложения в эти предприятия?

Перед Каупервудом встал вопрос — лгать или говорить правду; но нет, лгать было 
слишком рискованно. Если ему не удастся заручиться сочувствием и поддержкой 
Батлера, он может обанкротиться, и тогда правда все равно выплывет наружу.

— Я ничего не стану от вас скрывать, мистер Батлер, — сказал он, уповая на 
доброжелательное отношение старика и глядя на него тем смелым и уверенным 
взглядом, который так нравился Батлеру.

Тот порою гордился Каупервудом не меньше, чем своими сыновьями. Кроме того, он 
чувствовал, что молодой банкир так заметно выдвинулся именно благодаря ему, 
Батлеру.

— Надо вам сказать, что я уже довольно давно скупаю акции конных железных дорог,
 правда, не только для себя. Может быть, мне не следовало бы открывать вам то, 
что я сейчас открою, но, поступив иначе, я причиню ущерб и вам и многим другим 
лицам, которых я хотел бы от этого уберечь. Мне, разумеется, известно, что вы 
заинтересованы в исходе предстоящих осенью выборов. И я не хочу скрывать от вас,
 что я покупал много акций для Стинера и кое-кого из его друзей. Не буду 
утверждать, что средства для этих покупок всегда шли из городского казначейства,
 но в большинстве случаев это, видимо, было так. Я понимаю, как мое банкротство 
может отразиться и на Стинере, и на республиканской партии, и на ваших 
интересах. Конечно, мистер Стинер не в одиночку додумался до такой комбинации, 
и я здесь заслуживаю не меньшего порицания, чем остальные, но все это само 
собой вытекало из других дел. Как вам известно, я, по предложению Стинера, 
распространял выпуск городского займа, и после этой операции кое-кто из его 
друзей предложил мне вложить их средства в конные железные дороги. С тех пор я 
не переставал вести для них эти дела. Я лично занимал у Стинера большие суммы 
из двух процентов годовых. Скажу больше: первоначально все сделки покрывались 
именно таким образом, и я вовсе не хочу сваливать свою вину на других. 
Ответственность падает на меня, и я готов ее нести, но если я потерплю крах, 
имя Стинера будет запятнано, и это пагубно отразится на всем городском 
самоуправлении. Разумеется, я не хочу оказаться банкротом, да для этого и нет 
никаких оснований. Если бы не угроза паники, я мог бы сказать, что мои дела 
никогда еще не были так хороши. Но я не в силах выдержать бурю, если не получу 
помощи, и я хочу знать, окажете ли вы мне ее. Если я вывернусь, то даю вам 
слово принять все меры для скорейшего возврата денег в городское казначейство. 
Жаль, что мистера Стинера сейчас нет в городе, не то я привез бы его к вам, 
чтобы он подтвердил мои слова.

Каупервуд лгал самым беззастенчивым образом, говоря о намерении привезти с 
собою Стинера; возвращать деньги в городское казначейство он тоже не собирался, 
разве что частями и в удобные ему сроки. Но звучало все это честно и 
убедительно.

— Какую сумму вложил Стинер в ваше предприятие? — осведомился Батлер. Он был 
несколько огорошен столь неожиданным оборотом дел. Вся эта история выставляла 
Каупервуда и Стинера в весьма невыгодном для них свете.

— Около пятисот тысяч долларов, — отвечал Каупервуд.

Старик выпрямился в кресле.

— Неужто так много? — вырвалось у него.

— Да, приблизительно… может быть, немного меньше или больше, — я точно не знаю.

Старый подрядчик со скорбным и важным видом слушал все, что излагал ему 
Каупервуд, в то же время обдумывая, как это отзовется на интересах 
республиканской партии и на его собственных договорах с городским 
самоуправлением. Каупервуд внушал ему симпатию, но дело, о котором он сейчас 
рассказывал, выглядело сомнительным и очень нечистым. Батлер был человек 
медлительный, тяжелодум, но если уж он начинал думать над каким-нибудь вопросом,
 то додумывал его до конца. В филадельфийские конные железные дороги у него был 
помещен значительный капитал — не менее восьмисот тысяч долларов; у 
Молленхауэра, вероятно, и того больше. Сколько вложил в это дело сенатор