— По-моему, папа просто не умеет жить, — сказала она однажды Каупервуду. — Это 
не его вина, и он тут, собственно, ни при чем. Он и сам это сознает и сознает, 
что я-то уж сумела бы устроить жизнь. Сколько лет я пытаюсь вытащить его из 
нашего старого дома! Он понимает, как нам необходимо переехать. Но, впрочем, от 
этого тоже не будет никакого проку.

Она умолкла и устремила на Фрэнка свой прямой, ясный и смелый взгляд. Он любил 
ее строгие черты, их безукоризненную, античную лепку.

— Не огорчайся, девочка моя, — отвечал он, — со временем все уладится. Я еще не 
знаю сейчас, как вылезти из всей этой путаницы, но, кажется, лучше всего будет 
открыться Лилиан, а затем уж обдумать дальнейший план действий. Я должен 
устроить все так, чтобы дети не пострадали. У меня есть возможность прекрасно 
обеспечить их, и я нисколько не удивлюсь, если Лилиан отпустит меня с миром. Я 
почти уверен, что она захочет избежать сплетен и пересудов.

Он смотрел на все это с чисто практической и притом мужской точки зрения, строя 
свои расчеты на любви Лилиан к детям.

Эйлин вопросительно взглянула на него. Способность сочувствовать горю ближнего 
была до какой-то степени заложена в ней, но в данном случае она считала всякое 
сострадание излишним. Лилиан никогда не относилась к ней дружелюбно, у них были 
слишком различные взгляды на жизнь. Миссис Каупервуд не понимала, как может 
девушка так задирать нос и «воображать о себе», а Эйлин не могла понять, как 
может Лилиан Каупервуд быть такой вялой и жеманной. Жизнь создана для того, 
чтобы скакать верхом, кататься в экипаже, танцевать, веселиться. И еще для того,
 чтобы задирать нос, дразнить, пикироваться, кокетничать. Тошно смотреть на эту 
женщину: жена такого молодого, такого замечательного человека, как Каупервуд, — 
неважно, что она пятью годами старше его и мать двоих детей, — а ведет себя, 
словно для нее уже не существует ни романтики, ни восторгов и радостей жизни. 
Конечно, Лилиан не пара Фрэнку. Конечно, ему нужна молодая женщина, нужна она, 
Эйлин, и судьба должна соединить их. О, как восхитительно они заживут тогда!

— Ах, Фрэнк, если бы все наконец уладилось! — то и дело восклицала она.

— Как ты считаешь, можем мы надеяться или нет?

— Можем ли мы надеяться? Еще бы! Это только вопрос времени. По-моему, если я 
скажу Лилиан все без обиняков, она и сама не захочет, чтобы я оставался с ней. 
Только смотри, веди себя осторожно! Если твой отец или братья заподозрят меня, 
в городе произойдет грандиозный скандал, а не то и что-нибудь похуже. Они либо 
убьют меня на месте, либо доведут до полного разорения. Скажи, ты тщательно 
взвешиваешь все свои поступки?

— Я ни на секунду не забываю об этом. Если что-нибудь случится, я буду начисто 
все отрицать. Доказать они ничего не могут. Рано или поздно я все равно стану 
твоей навсегда!

Разговор происходил в доме на Десятой улице. Без ума влюбленная Эйлин ласково 
провела рукой по лицу Фрэнка.

— Для тебя я сделаю все на свете, любимый, — сказала она. — Я готова умереть за 
тебя. О, как я тебя люблю!

— Ну, девочка моя, это тебе не грозит. Умирать тебе не придется. Будь только 
осмотрительна.



23

И вот после нескольких лет тайной связи Каупервуда с Эйлин, в продолжение 
которых узы их взаимного влечения и понимания не только не ослабели, но даже 
окрепли, грянула буря. Беда обрушилась нежданно, как гром среди ясного неба и 
вне всякой зависимости от человеческой воли или намерений. Вначале это был 
всего только пожар, к тому же случившийся вдали от Филадельфии — знаменитый 
чикагский пожар 7 октября 1871 года, когда город, вернее, его обширный торговый 
район, выгорел дотла, и эта катастрофа мгновенно вызвала отчаянную, хотя и 
непродолжительную панику в финансовом мире Америки. Пожар, вспыхнувший в 
субботу, с неослабной силой бушевал вплоть до среды, уничтожив банки, торговые 
предприятия, пристани, железнодорожные пакгаузы и целые кварталы жилых домов. 
Наибольший урон, естественно, понесли страховые компании, и большинство их 
вскоре прекратило платежи. Вследствие этого вся тяжесть убытков легла на 
иногородних промышленников и оптовых торговцев, имевших дела с Чикаго, а также 
на чикагских коммерсантов. Огромные потери понесли и многие капиталисты 
Восточных штатов, вот уже много лет являвшиеся владельцами или арендаторами 
великолепных контор и особняков, которыми Чикаго уже тогда мог поспорить с 
любым городом на материке. Сообщение с Чикаго прервалось, и Уолл-стрит в 
Нью-Йорке, Третья улица в Филадельфии и Стэйт-стрит в Бостоне по первым же