собственными глазами, о других только читал.

— Вам не так уж трудно обратить меня в свою веру, — отвечал Каупервуд.

— Искусство со временем еще приведет меня к разорению. Я по самой своей природе 
к нему неравнодушен, а вы с Элсуортом и Гордоном Стрейком, — он имел в виду 
знакомого юношу, страстного любителя живописи, — совсем меня доконаете. Стрелка 
осенила блестящая идея. Он предлагает, чтобы я незамедлительно начал собирать 
образцы шедевров, характерные для различных школ и эпох, и уверяет, что полотна 
крупных мастеров со временем будут возрастать в цене и то, что я теперь куплю 
за несколько сот тысяч, впоследствии будет оцениваться в миллионы. Но он не 
советует мне заниматься американскими художниками.

— Он прав, хотя и не в моих интересах хвалить конкурента! — воскликнул Грей. — 
Только для этой затеи нужны огромные деньги.

— Не такие уж огромные. И, во всяком случае, не сразу. Для осуществления такого 
замысла потребуются годы. Стрейк считает, что и сейчас можно раздобыть 
прекрасные образцы разных школ с тем, чтобы впоследствии заменить их, если 
представится что-нибудь лучшее.

Несмотря на внешнее спокойствие Каупервуда, его душа всегда чего-то искала. 
Вначале единственным его устремлением было богатство да еще женская красота. 
Теперь он полюбил искусство ради него самого, и это было как первые проблески 
зари на небе. Он начал понимать, что женская красота должна быть окружена всем 
самым прекрасным в жизни и что для подлинной красоты есть только один достойный 
фон — подлинное искусство. Эта девочка

— Эйлин Батлер, еще такая юная и вся светящаяся прелестью, пробудила в нем 
стремление к красоте, раньше ему не свойственное до таких пределов. Невозможно 
определить те тончайшие реакции, которые возникают в результате взаимодействия 
характеров, ибо никто не знает, в какой степени влияет на нас предмет нашего 
восхищения. Любовь, вроде той, что возникла между Каупервудом и Эйлин, — это 
капля яркой краски в стакане чистой воды или, вернее, неизвестное химическое 
вещество, привнесенное в сложнейшее химическое соединение.

Короче говоря, Эйлин Батлер, несмотря на свою юность, была несомненно сильной 
личностью. Ее почти безрассудное честолюбие являлось своего рода протестом 
против серого домашнего окружения. Не следует забывать, что, родившись в семье 
Батлеров, она в течение многих лет была одновременно и носительницей и жертвою 
их примитивно-антихудожественных мещанских взглядов на жизнь, тогда как теперь 
благодаря общению с Каупервудом она узнала о таких сокровищах жизни, даруемых 
человеку богатством и высоким общественным положением, о каких раньше и не 
подозревала. Как пленяла ее, например, мысль о будущих светских успехах, когда 
она станет женой Фрэнка Каупервуда! А его яркий и блестящий ум, раскрывавшийся 
перед нею в долгие часы свиданий, ум, которым она не могла не восхищаться, 
слушая четкие, ясные объяснения и наставления Фрэнка! Как великолепны были его 
мечты и планы, касающиеся финансовой карьеры, искусства, общественного 
положения. А главное, главное — она принадлежала ему, и он принадлежал ей! 
Бывали минуты, когда у нее голова шла кругом от восторга и счастья.

И в то же время сознание, что все в Филадельфии помнили ее отца как бывшего 
мусорщика («навозный жук» — называли его старые знакомые), ее собственные 
тщетные усилия в борьбе с безвкусицей и вульгарностью их домашнего быта, 
невозможность получить доступ в роскошные особняки, казавшиеся ей «святая 
святых» незыблемой респектабельности и высокого положения, — все это заронило в 
ее юную душу неукротимую вражду к атмосфере отцовского дома. Жизнь там не идет 
ни в какое сравнение с жизнью в доме Каупервудов. Она любит отца, но до чего он 
невежествен! И все же этот исключительный человек, ее возлюбленный, снизошел до 
любви к ней, снизошел даже до того, что видит в ней свою будущую жену! О боже, 
только бы это сбылось! Вначале она надеялась через Каупервудов свести 
знакомство со светской молодежью, особенно с мужчинами, стоящими выше ее на 
общественной лестнице, — их должна увлечь ее красота и положение богатой 
наследницы. Но эта надежда не оправдалась. Каупервуды и сами, несмотря на 
художественные наклонности Фрэнка и его растущее богатство, еще не проникли в 
замкнутый круг высшего общества. В сущности, они были от этого еще очень далеки,
 если не считать того поверхностного и, так сказать, предварительного внимания, 
которое им оказывалось.

Тем не менее Эйлин инстинктивно угадывала, что Каупервуд поможет ей найти выход 
из нынешнего положения и обеспечит для нее великолепное будущее. Этот человек 
поднимется до высот, о которых он и сам еще не смеет мечтать, она в этом 
уверена. В нем таились — пусть в неясной, едва различимой форме — великие 
задатки, сулившие больше того, о чем помышляла Эйлин. Она жаждала роскоши, 
блеска и положения в обществе. Ну что ж, все это придет, если он будет 
принадлежать ей. Правда, на их пути стояли препятствия, на первый взгляд 
непреодолимые, но ведь оба они целеустремленные люди. Как два леопарда в чаще, 
обрели они друг друга. Ее помыслы, незрелые, лишь наполовину сложившиеся и 
наполовину выраженные, по своей силе и неуклонной прямоте не уступали его 
дерзким стремлениям.