благоприятствуют деятельности в различных областях искусства. Финансовая 
деятельность — то же искусство, сложнейшая совокупность действий людей 
интеллектуальных и эгоистичных. Каупервуд был финансистом по самой своей 
природе. Вместо того чтобы млеть перед созданиями природы, перед их красотой и 
сложностью, забывая о материальной стороне жизни, он, благодаря быстроте своего 
мышления, обрел счастливую способность умственно и эмоционально наслаждаться 
прелестями бытия без ущерба для своих непрестанных финансовых расчетов. 
Размышляя о женщинах, о нравственности, то есть о том, что так тесно связано с 
красотою, счастьем, с жаждой полноценной и разнообразной жизни, он начинал 
сомневаться в пресловутой идее однолюбия, считая, что она вряд ли имеет под 
собой какую-либо другую почву, помимо стремления сохранить существующий 
общественный уклад. Почему мнения стольких людей сошлись именно на том, что 
можно и должно иметь только одну жену и оставаться ей верным до гроба? На этот 
вопрос он не находил ответа. У него не было охоты ломать себе голову над 
тонкостями теории эволюции, о которой уже тогда много говорилось в Европе, или 
припоминать соответствующие исторические анекдоты. Он был слишком занятым 
человеком. Кроме того, он не раз наблюдал такие сплетения обстоятельств и 
темпераментов, которые доказывали полную несостоятельность этой идеи. Супруги 
не оставались верными друг другу до гроба, а в тысячах случаев если и блюли 
верность, то не по доброй воле. Быстрота и смелость ума, счастливая случайность 
— вот что помогло иным людям возмещать свои семейные и общественные неудачи; 
другие же из-за своей тупости, несообразительности, бедности или отсутствия 
личного обаяния были обречены на беспросветное прозябание. Проклятая 
случайность рождения, собственная безвольность или ненаходчивость заставляли их 
либо непрерывно страдать, либо с помощью веревки, ножа, пули или яда искать 
избавленья от постылой жизни, которая при других обстоятельствах могла бы быть 
прекрасной.

«Я тоже предпочел бы умереть», — мысленно произнес Каупервуд, прочитав в газете 
о человеке, полунищем, прикованном к постели и все же одиноко просуществовавшем 
двенадцать лет в крохотной каморке на попечении дряхлой и, очевидно, тоже 
хворой служанки. Штопальная игла, пронзившая сердце, положила конец его земным 
страданиям. «К черту такую жизнь! Двенадцать лет! Почему он не сделал этого на 
втором или третьем году болезни?»

И опять-таки совершенно ясно — доказательства тому встречаются на каждом шагу,
 — что все затруднения разрешает сила, умственная и физическая. Ведь вот 
промышленные и финансовые магнаты могут же поступать

— и поступают — в сей жизни, как им заблагорассудится! Каупервуд уже не раз в 
этом убеждался. Более того, все эти жалкие блюстители так называемого закона и 
морали — пресса, церковь, полиция и в первую очередь добровольные моралисты, 
неистово поносящие порок, когда они обнаруживают его в низших классах, но 
трусливо умолкающие, едва дело коснется власть имущих, и пикнуть не смели, 
покуда человек оставался в силе, однако стоило ему споткнуться, и они, уже 
ничего не боясь, набрасывались на него. О, какой тогда поднимался шум! Звон во 
все колокола! Какое лицемерное и пошлое словоизвержение! «Сюда, сюда, добрые 
люди! Смотрите, и вы увидите собственными глазами, какая кара постигает порок 
даже в высших слоях общества!» Каупервуд улыбался, думая об этом. Какое 
фарисейство! Какое ханжество! Но так уж устроен мир, и не ему его исправлять. 
Пусть все идет своим чередом! Его задача — завоевать себе место в жизни и 
удержать его, создать себе репутацию добропорядочности и солидности, которая 
могла бы выдержать любое испытание и сойти за истинную его сущность. Для этого 
нужна сила. И быстрый ум. У него есть и то и другое. «Мои желания — прежде 
всего» — таков был девиз Каупервуда. Он мог бы смело начертать его на щите, с 
которым отправлялся в битву за место среди избранников фортуны.

Но сейчас ему нужно было тщательно обдумать и решить, как поступать дальше с 
Эйлин; впрочем, Каупервуд, человек сильный и целеустремленный, и в этом вопросе 
сохранял полное самообладание. Для него это была проблема, мало чем 
отличавшаяся от сложных финансовых проблем, с которыми он сталкивался ежедневно.
 Она не казалась ему неразрешимой. Что следует предпринять? Он не мог бросить 
жену и уехать с Эйлин, это не подлежало сомнению. Слишком много нитей связывало 
его. Не только страх перед общественным мнением, но и любовь к родителям и 
детям, а также финансовые соображения достаточно крепко его удерживали. Кроме 
того, он даже не был уверен, хочет ли он этого. Он вовсе не намеревался 
поступаться своими деловыми интересами, которые разрастались день ото дня, но в 
то же время не намеревался и тотчас же отказаться от Эйлин. Слишком много 
радости сулило ему чувство, неожиданно вспыхнувшее в ней. Миссис Каупервуд 
более его не удовлетворяла ни физически, ни духовно, и это служило достаточным 
оправданием его увлечения Эйлин Чего же бояться? Он и из этого положения сумеет 
выпутаться без всякого ущерба для себя. Но минутами ему все же казалось, что 
практически он не сумеет найти для себя и Эйлин достаточно безопасной линии 
поведения, и это делало его молчаливым и задумчивым. Ибо теперь его уже 
неодолимо влекло к ней, и он понимал, что в нем нарастает мощное чувство, 
настойчиво требующее выхода.

Думая о жене, Каупервуд тоже испытывал сомнения не только морального, но и 
материального порядка. Хотя Лилиан, овдовев, и не устояла перед его бурным 
юношеским натиском, но позднее он понял, что она типичная лицемерная