тысяч долларов в шестипроцентных сертификатах, подлежащих погашению за десять 
лет, были записаны по книгам городского самоуправления на счет банкирской 
конторы «Каупервуд и Кь». Каупервуд начал предлагать заем небольшими партиями 
по цене, превышающей девяносто долларов, при этом он всеми способами внушал 
людям, что такое помещение капитала сулит большие выгоды. Курс сертификатов 
постепенно повышался, и Фрэнк сбывал их все в большем количестве, пока, наконец,
 они не поднялись до ста долларов и весь выпуск на сумму в двести тысяч 
долларов, — две тысячи сертификатов, — не разошелся мелкими партиями. Стинер 
был доволен. Двести сертификатов, числившиеся за ним и проданные по сто 
долларов за штуку, принесли ему две тысячи долларов барыша. Это был барыш 
незаконный, нажитый нечестным путем, но совесть не слишком мучила Стинера. Да 
вряд ли она и была у него. Стинеру грезилась счастливая будущность.

Трудно с полной ясностью объяснить, какая невидимая, но могучая сила 
сосредоточилась таким образом в руках Каупервуда. Надо не забывать, что ему шел 
только двадцать девятый год. Вообразите себе человека, от природы одаренного 
талантом финансиста и манипулирующего огромными суммами под видом акций, 
сертификатов, облигаций и наличных денег так же свободно, как другой 
манипулирует шашками или шахматами на доске. А еще лучше представьте себе 
мастера, овладевшего всеми тайнами шахматной игры, — прославленного шахматиста 
из тех, что, сидя спиной к доске, играют одновременно с четырнадцатью 
партнерами, поочередно объявляют ходы, помнят положение всех фигур на всех 
досках и неизменно выигрывают. Конечно, в то время Каупервуд еще не был так 
искусен, но все же это сравнение вполне допустимо. Чутье подсказывало ему, как 
поступать с деньгами, — он умел депонировать их в одном месте наличными и в то 
же время использовать их для кредита и как базу для оборотных чеков во многих 
других местах. В результате обдуманного, последовательного проведения подобных 
операций он уже располагал покупательной способностью, раз в десять, а то и в 
двенадцать превышавшей первоначальную сумму, поступившую в его распоряжение. 
Каупервуд инстинктивно усвоил принципы игры на повышение и на понижение. Он не 
только в точности знал, какими способами изо дня в день, из года в год он будет 
подчинять своей воле снижение и повышение курса городских сертификатов, — 
разумеется, если ему удастся сохранить свое влияние на казначея, — но также, 
как с помощью этого займа заручиться в банках таким кредитом, какой ему раньше 
и не снился. Одним из первых воспользовался создавшейся ситуацией банк его отца 
и расширил кредит Фрэнку. Местные политические заправилы и дельцы — Молленхауэр,
 Батлер, Симпсон и прочие, — убедившись в его успехах, начали спекулировать 
городским займом. Каупервуд стал известен Молленхауэру и Симпсону, если не 
лично, то как человек, сумевший весьма успешно провести дело с выпуском 
городского займа. Говорили, что Стинер поступил очень умно, обратившись к 
Каупервуду. Правила фондовой биржи требовали, чтобы все сделки подытоживались к 
концу дня и балансировались к концу следующего; но договоренность с новым 
казначеем избавляла Каупервуда от соблюдения этого правила, и в его 
распоряжении всегда было время до первого числа следующего месяца, то есть 
иногда целых тридцать дней, для того, чтобы отчитаться во всех сделках, 
связанных с выпуском займа.

Более того, это, в сущности, нельзя было даже назвать отчетом, ибо все бумаги 
оставались у него на руках. Поскольку размер займа был очень значителен, то 
значительны были и суммы, находившиеся в распоряжении Каупервуда, а так 
называемые трансферты [Note19 - трансферт — здесь: передача права владения 
именными ценными бумагами одним лицом другому] и балансовые сводки к концу 
месяца оставались простой формальностью. Фрэнк имел полную возможность 
пользоваться сертификатами городского займа для спекулятивных целей, 
депонировать их как собственные в любом банке в обеспечение ссуд и таким 
образом получать под них наличными до семидесяти процентов их номинальной 
стоимости, что он и проделывал без зазрения совести. Добытые таким путем деньги,
 в которых он отчитывался лишь в конце месяца, Каупервуд мог употреблять на 
другие биржевые операции, кроме того, они давали ему возможность занимать все 
новые суммы. Ресурсы его расширились теперь безгранично, — пределом им служили 
только время да его собственные энергия и находчивость. Политические заправилы 
города не имели даже представления, каким золотым дном стало для Каупервуда это 
предприятие, ибо не подозревали всей изощренности его ума. Когда Стинер, 
предварительно переговорив с мэром города Стробиком и другими, сказал 
Каупервуду, что в течение года переведет на его имя по книгам городского 
самоуправления все два миллиона займа, Каупервуд не отвечал ни слова — восторг 
сомкнул его уста. Два миллиона! И он будет распоряжаться ими по своему 
усмотрению! Его пригласили финансовым консультантом, он дал совет, и этот совет 
был принят! Прекрасно! Каупервуд не принадлежал к людям, склонным терзаться 
угрызениями совести. Он по-прежнему считал себя честным финансистом. Ведь он 
был не более жесток и беспощаден, чем был бы всякий другой на его месте.

Необходимо оговорить, что маневры Стинера с городскими средствами не имели 
никакого отношения к позиции, которую местные воротилы занимали в вопросе о 
контроле над конными железными дорогами; этот вопрос представлял собою новую и 
волнующую ступень в финансовой жизни города. В нем были заинтересованы многие 
из ведущих финансистов и политиков, например, Молленхауэр, Батлер и Симпсон, 
действовавшие здесь поодиночке, каждый на свой страх и риск. На сей раз между 
ними не существовало сговора, Правда, поглубже вникнув в этот вопрос, они, 
наверное, решили бы не допускать вмешательства постороннего лица. Но тогда в