Надзиратель Роджерс Кендал, несмотря на свое тщедушие и официальную внешность, 
был человеком довольно способным, во всяком случае по сравнению с другими 
представителями тюремной администрации: догадливый, не слишком образованный, не 
слишком умный по природе, не слишком усердный, но достаточно энергичный, чтобы 
держаться на своей должности; он неплохо разбирался в арестантах, так как уже 
без малого двадцать шесть лет имел с ними дело. Относился он к ним холодно, 
недоверчиво, цинично.

Ни с кем этот человек не допускал ни малейшей фамильярности и требовал точного 
соблюдения всех правил внутреннего распорядка.

Каупервуд стоял перед ним в красивом синевато-сером костюме, превосходно сшитом 
сером пальто и черном котелке по последней моде, в новых ботинках из тончайшей 
кожи, в галстуке из плотного шелка спокойной и благородной расцветки. Его 
волосы и усы свидетельствовали о стараниях опытного парикмахера, холеные ногти 
блестели.

С первого же взгляда на него надзиратель понял, что перед ним птица высокого 
полета, из тех, кого превратности судьбы редко забрасывают в его сети.

Каупервуд стоял посреди комнаты, казалось, ни на кого и ни на что не глядя, но 
все замечал.

— Заключенный номер три тысячи шестьсот тридцать три, — сказал Кендал писарю, 
передавая ему листок желтой бумаги, на котором значились имя и фамилия 
Каупервуда, а также порядковый номер, исчислявшийся со дня основания тюрьмы.

Писарь из арестантов занес эти данные в книгу, а листок отложил в сторону, для 
передачи «старосте», которому предстояло отвести Каупервуда в так называемый 
«пропускник».

— Вам надо раздеться и принять ванну, — обратился Кендал к Каупервуду, с 
любопытством разглядывая его. — Правда, вам едва ли нужна ванна, но у нас уж 
такое правило.

— Благодарю, — отвечал Каупервуд, довольный, что даже здесь он, видимо, 
производил должное впечатление. — Я готов подчиняться всем правилам.

Он собирался уже снять пальто, но Кендал движением руки остановил его и 
позвонил. Из соседней комнаты вошел не то надзиратель, не то арестант из породы 
«старост». Это был маленький, смуглый кривобокий человечек. Одна нога у него 
была короче другой, а следовательно, и одно плечо ниже другого. Несмотря на 
впалую грудь, косые глаза и неровную походку, он двигался довольно проворно. 
Одежда его состояла из мешковатых полосатых штанов и такой же полосатой, как 
полагалось в тюрьме, куртки, из-под которой виднелась рубаха с открытым 
воротом; на голове у него сидела непомерной величины полосатая же шляпа с 
оттопыренными полями, показавшаяся Каупервуду особенно отвратительной. Фрэнк не 
мог отделаться от неприятного впечатления, которое произвели на него косые 
глаза этого человека. У «старосты» была дурацкая и льстивая манера каждую 
минуту отдавать честь, прикладывая руку к шляпе. Это был «домушник», и ему 
«припаяли» десять лет, но благодаря хорошему поведению он добился чести 
работать в канцелярии без унизительного мешка, натянутого на голову. За это он 
был весьма признателен начальству. Сейчас он смотрел на Кендала глазами 
боязливой собаки, а на Каупервуда поглядывал лукаво, как бы показывая, что 
прекрасно понимает его положение и не питает к нему доверия.

В глазах обычного арестанта все товарищи по несчастью одинаковы; более того, он 
утешается сознанием, что все они не лучше его. Пусть судьба жестоко 
расправилась с ним, — он в мыслях не менее жестоко расправляется с другими 
заключенными. Малейший намек, преднамеренный или случайный, что я, мол, 
праведнее тебя, в стенах тюрьмы считается самым тяжким, самым непростительным 
грехом. Этот «староста» был так же неспособен понять Каупервуда, как муха — 
понять движение маховика, но, мелкая сошка, он был уверен, что раскусил новичка.
 Мошенник — мошенник и есть, а потому Каупервуд для него ничем не отличался от 
последнего карманного воришки. Он немедленно почувствовал желание унизить его, 
поставить на одну доску с собой.

— Вам придется вынуть из карманов все, что у вас есть, — обратился Кендал к 
Каупервуду. Обычно он просто приказывал: «Обыскать заключенного!»

Каупервуд шагнул к нему и вынул бумажник с двадцатью пятью долларами, 
перочинный нож, карандаш, маленькую записную книжку и крохотного слоненка из 
слоновой кости, подаренного ему Эйлин «на счастье», вещицу, которой он очень 
дорожил именно потому, что это был ее подарок. Кендал с любопытством посмотрел 
на слоненка.

— Можете увести, — кивнул он «старосте». Каупервуду еще предстояла процедура 
переодевания и купанья.