скупку краденого к самым серьезным преступлениям.

Затем судья снова обратился к Аккермену.

— Теперь слушайте, Аккермен! — продолжал он, раздраженный тем, что приходится 
возиться с таким пустячным делом. — Я сейчас вам кое-что объясню, а вы извольте 
слушать меня со вниманием. Стойте прямо! Не наваливайтесь на барьер! Помните, 
что вы находитесь перед судом!

Аккермен, положив оба локтя на барьер, стоял так, словно непринужденно 
беседовал с приятелем по ту сторону забора, подле своего дома. Услышав окрик 
судьи, он, впрочем, поспешил выпрямиться, сохраняя на лице все то же 
простодушное и виноватое выражение.

— Постарайтесь-ка взять в толк то, что я вам скажу. Украв кусок свинцовой трубы,
 вы совершили преступление. Вы меня слышите? И я мог бы сурово покарать вас за 
это! Имейте в виду, что закон дает мне право посадить вас на год в 
исправительную тюрьму, понимаете ли вы, что это значит — год каторжной работы 
за кражу куска трубы! Итак, если вы способны соображать, вслушайтесь хорошенько 
в мои слова. Я не стану сейчас же отправлять вас в тюрьму. Я немного повременю 
с этим, хотя приговор будет гласить — год исправительной тюрьмы. Целый год!

Лицо Аккермена посерело. Он провел языком по пересохшим губам.

— Но приговор не будет сейчас приведен в исполнение. Он останется висеть над 
вами, и, если вас снова поймают при посягательстве на чужую собственность, вы 
понесете наказание разом и за то преступление и за это. Вы меня поняли? Ясно, 
что это значит? Отвечайте! Вы поняли?

— Да, сэр! Понял, сэр! — пробормотал негр. — Это значит, что сейчас вы меня 
отпустите, вот что!

В публике расхохотались, и даже сам судья с трудом сдержал улыбку.

— Я вас отпускаю до первой провинности! — громовым голосом воскликнул он. — 
Если только вы опять попадетесь на воровстве, вас сейчас же приведут сюда, и 
тогда уж вы отправитесь в исправительную тюрьму на год и сверх того еще на тот 
срок, какой вам тогда присудят. Понятно? А теперь проваливайте, да впредь 
ведите себя хорошо! Не вздумайте снова красть. Займитесь какой-нибудь работой! 
Не воруйте больше, слышите! Не дотрагивайтесь до того, что вам не принадлежит! 
И не попадайтесь мне снова на глаза! Не то я вас уж наверняка упеку в тюрьму!

— Да, сэр! Нет, сэр! Я больше не буду, — залепетал Аккермен. — Никогда больше 
не стану трогать чужого.

Он поплелся к выходу, легонько подталкиваемый судебным приставом, и был наконец 
благополучно выпровожен за дверь под перешептыванье и смех публики, немало 
позабавившейся его простотой и неуместной суровостью Пейдерсона. Но пристав тут 
же объявил слушание следующего дела, и внимание присутствующих обратилось на 
других подсудимых.

Это было дело двух взломщиков, которых Каупервуд не переставал разглядывать с 
нескрываемым интересом. Он впервые в жизни присутствовал при вынесении 
приговора. Ему еще ни разу не доводилось бывать ни в участковом, ни в городском 
уголовном суде и лишь изредка — в гражданском. Он был доволен тем, что негра 
отпустили на все четыре стороны и что Пейдерсон проявил больше здравого смысла 
и человечности, чем можно было от него ожидать.

Каупервуд осмотрелся, отыскивая глазами Эйлин. Он возражал против ее 
присутствия в суде, но она могла с этим не посчитаться. И правда, она была 
здесь, в самых задних рядах, зажатая в толпе, под густой вуалью; значит, 
все-таки пришла! Эйлин была не в силах противиться желанию поскорее узнать 
участь своего возлюбленного, собственными ушами услышать приговор, быть подле 
Фрэнка в этот час тягчайшего, как ей думалось, испытания. Она была возмущена, 
когда его ввели в зал вместе с уголовниками и заставили ждать на виду у всех, 
но тем более восхищалась его достоинством, осанкой и самоуверенностью, не 
изменившей ему даже в эти минуты. Он нисколько не побледнел, мысленно отметила 
она, вот он стоит, все такой же спокойный и собранный, как всегда. Ах, если б 
только он мог видеть ее сейчас! Если б он хоть взглянул в ее сторону, она 
приподняла бы вуаль и улыбнулась ему! Но он не смотрел, так как не хотел видеть 
ее здесь. Все равно в скором времени она встретится с ним и все ему расскажет!

С обоими взломщиками судья разделался быстро, приговорив каждого к году 
исправительной тюрьмы, и их увели, растерянных, видимо, не отдававших себе 
ясного отчета ни в тяжести своего преступления, ни в том, что ждало их в 
будущем.

Теперь на очереди стояло дело Каупервуда, и «его честь» приосанился: Каупервуд 
не был обыкновенным преступником, и с ним требовалось особое обхождение. Судья 
заранее знал, каков будет исход дела. Когда один из молленхауэровских