которого она, правда, с замиранием сердца ждала каждый день, каждый час. Это 
было уж слишком!

Лилиан, стоявшая перед мужем с детской юбочкой в руках, все еще казалась 
прелестной женщиной, несмотря на то, что ей уже было сорок — на пять лет больше,
 чем Каупервуду. На ней было платье, сшитое в дни их недавнего процветания, из 
тяжелого кремового шелка с темно-коричневой отделкой, которое очень шло ей. 
Глаза Лилиан чуть-чуть ввалились и веки покраснели, но, помимо этого, ничто не 
выдавало ее тяжелых душевных переживаний. В ней отчасти еще сохранилось то 
мягкое спокойствие, которое десять лет назад так пленило Каупервуда.

— Какой ужас! — тихо произнесла она, и ее руки задрожали. — Какой ужас! И 
ничего больше нельзя сделать? Неужели тебе не избегнуть тюрьмы?

Ее отчаяние и страх отталкивающе подействовали на Каупервуда. Ему нравились 
более сильные, более решительные женщины, но все-таки она была его женой и 
когда-то он любил ее.

— Да, похоже на то, — отвечал он, и в его голосе впервые за последние годы 
прозвучали теплые нотки, ибо он от души жалел Лилиан, хотя в то же время и 
опасался проявлять нежность, которую она могла бы ложно истолковать, тогда как 
он уже давно не питал к ней никаких чувств.

Но Лилиан была не так глупа и понимала, что прозвучавшее в его голосе 
сострадание было вызвано только поражением, понесенным им, а стало быть, и ею. 
Она усилием воли сдержала слезы, но тем не менее была растрогана. Отзвук 
прежней нежности в его словах вызвал в ней воспоминания о далеких, навсегда 
ушедших днях. О, если бы их можно было вернуть!

— Я не хочу, чтобы ты так убивалась из-за меня, — сказал Каупервуд, прежде чем 
она успела заговорить. — Я еще не сдался. И я выкарабкаюсь из этой истории. Мне,
 правда, придется сесть в тюрьму, чтобы еще больше не запутать положения. К 
тебе у меня одна только просьба — не унывать в присутствии других членов семьи, 
особенно отца и матери. Необходимо поддержать в них бодрость духа.

На мгновение ему захотелось взять ее за руку, но он сдержался. Лилиан мысленно 
отметила это движение. Какая разница по сравнению с тем, что было десять — 
двенадцать лет назад! Но теперь это не причиняло ей такой боли, какую она 
испытала бы прежде. Она смотрела на мужа и не находила слов. Да и что могла она 
ему сказать?

— Значит, если все так и будет, тебе скоро придется нас покинуть? — с трудом 
выжала она из себя.

— Я еще не знаю. Возможно, даже сегодня, возможно, в пятницу. А может быть, 
только в понедельник. Я жду вестей от Стеджера. Он должен быть здесь с минуты 
на минуту.

В тюрьму! В тюрьму! Фрэнк, ее муж, опора всей семьи, должен будет сесть в 
тюрьму! Она и сейчас еще не понимала, за какую провинность, и стояла в 
недоумении: что же ей теперь делать, как быть?

— Может быть, нужно что-нибудь для тебя приготовить? — спросила она вдруг, 
словно очнувшись от сна. — Не могу ли я быть чем-нибудь полезной? Скажи, Фрэнк, 
а не лучше ли тебе уехать из Филадельфии? Ведь, если ты не хочешь, тюрьмы можно 
избежать.

Впервые в жизни Лилиан изменило ее невозмутимое спокойствие.

Он посмотрел на нее холодным, испытующим взглядом: трезвый ум дельца тотчас же 
пробудился в нем.

— Это было бы равносильно признанию своей вины, Лилиан, а я невиновен,

— сухо отвечал он. — Я не сделал ничего, что могло бы вынудить меня бежать, 
равно как и ничего, что заслуживало бы уголовного наказания. Я иду туда лишь 
затем, чтобы выгадать время. Нельзя без конца тянуть этот процесс. Пройдет 
известный срок, не слишком долгий, и меня освободят — либо по суду, либо в 
результате ходатайства о помиловании. Сейчас же я считаю целесообразным не 
опротестовывать приговора. Я и не подумаю бежать из Филадельфии. Из пяти членов 
верховного суда двое высказали «особое мнение», а это достаточно веское 
доказательство того, что преследование возбуждено против меня безосновательно.

Лилиан поняла, какую ошибку она допустила. Его ответ все разъяснил ей.

— Я совсем не то хотела сказать, Фрэнк, — виноватым тоном проговорила она. — Ты 
и сам понимаешь! Конечно, я знаю, что ты невиновен! И как могла бы я, именно я, 
тебя заподозрить?

Она замолчала, ожидая услышать какой-нибудь ответ, может быть, ласковое слово —