Едва Эйлин проговорила эти слова, как уже пожалела о них. Они нечаянно 
сорвались у нее с языка. На лице Батлера появилось выражение неописуемой скорби 
и отчаяния.

— Ты не веришь в учение церкви? — переспросил он.

— Нет… не совсем. Не так, как ты.

Он покачал головой.

— Лукавый овладел твоей душой! — сказал старик. — Мне ясно, дочь моя, что с 
тобой случилась ужасная беда. Этот Каупервуд погубил тебя, твое тело и душу. 
Нужно что-то предпринять. Я не хочу быть жестоким, но ты должна уехать из 
Филадельфии. Тебе нельзя здесь оставаться. Я этого не допущу. Поезжай за 
границу или к тетке в Новый Орлеан, куда-то уехать ты должна. Я не позволю тебе 
остаться здесь, это слишком опасно. Все на свете так или иначе выходит наружу. 
Того и гляди пронюхают газеты. Ты молода. У тебя вся жизнь впереди. Мне страшно 
за твою душу, но пока ты молода, пока ты полна жизни, ты еще можешь 
образумиться. Я буду непреклонен, это мой долг перед тобой и перед церковью. Ты 
должна изменить свое поведение. Должна расстаться с этим человеком. Расстаться 
навсегда. У него и в мыслях нет на тебе жениться, но если бы он даже захотел 
стать твоим мужем, это было бы преступлением перед богом и людьми. Нет, нет, 
этому не бывать! Он банкрот, мошенник, вор! Выйдя за него замуж, ты стала бы 
самой несчастной женщиной в мире! Он изменял бы тебе. Он не способен на 
верность. Я уж эту породу знаю! — Старик перевел дыхание; горе душило его. — Ты 
должна уехать, запомни твердо! Я говорю это, желая тебе добра, но требую 
повиновения. Я забочусь только о твоих интересах. Я тебя люблю, но уехать ты 
должна! Мне больно тебя отсылать, мне было бы приятнее, если б ты могла 
по-прежнему жить с нами. Никто больше меня не будет огорчен твоим отъездом. Но 
ты должна уехать. Постарайся устроить все так, чтобы матери твой отъезд не 
показался странным, но уехать ты должна, слышишь, должна!

Он замолчал, глядя на Эйлин из-под косматых бровей грустным, но твердым 
взглядом. Она знала, что его решение неизменно. На лице старого Батлера застыло 
суровое, почти молитвенное выражение. Эйлин ничего не отвечала. Спорить она уже 
была не в состоянии. Все равно без толку. Но ехать… нет, она никуда не поедет. 
Это она знала твердо. Нервы ее были натянуты, как струны, и она стояла перед 
отцом бледная и решительная.

— Так вот, купи необходимые вещи, — продолжал Батлер, не понимая того, что 
творилось в ее душе, — и собери все, что тебе потребуется. Скажи, куда ты 
решишь ехать, и приготовься, не мешкая, к отъезду.

— Нет, отец, я не поеду, — проговорила Эйлин так же сурово и твердо, как отец.
 — Я не поеду! Никуда не поеду из Филадельфии!

— Ты хочешь сказать, дочь моя, что отказываешь мне в повиновении, когда я прошу 
сделать то, что необходимо для твоего же блага? Правильно ли я тебя понял?

— Да, — твердо отвечала Эйлин. — Я не поеду! Прости меня, но я не поеду!

— Ты говоришь всерьез? — угрюмо и печально переспросил Батлер.

— Да, отец, — так же угрюмо подтвердила Эйлин.

— Тогда мне придется подумать о том, что предпринять, — сказал старик.

— Ты все-таки дочь мне, какая бы ты ни была, и я не допущу, чтобы ты 
окончательно погубила себя неповиновением, отказом исполнить то, что является 
твоим священным долгом. Я дам тебе несколько дней на размышление, но все равно 
ты уедешь. Больше нам говорить не о чем. В этой стране все-таки существуют 
законы и меры воздействия на тех, кто эти законы нарушает. Я разыскал тебя, как 
ни больно мне это было, и я снова тебя разыщу, если ты вздумаешь меня 
ослушаться. Ты должна изменить свое поведение. Я не могу позволить тебе 
продолжать такую жизнь. Теперь тебе все понятно. Это — мое последнее слово. 
Откажись от этого человека, и тогда проси чего хочешь! Ты моя дочь, и я сделаю 
все на свете, лишь бы видеть тебя счастливой. Да и может ли быть иначе? Для 
чего мне еще жить, если не для моих детей! Ведь это для тебя, для вас всех я 
работал не покладая рук. Одумайся же, будь умницей! Разве ты не любишь своего 
старого отца? Я укачивал тебя, Эйлин, когда ты была еще крошкой и чуть ли не 
умещалась у меня на ладони. Я был тебе всегда хорошим отцом, ты не станешь 
этого отрицать. Посмотри на других девушек, твоих подруг. Разве кто-нибудь из 
них имел больше или хотя бы столько, сколько ты? Ты не пойдешь против моей воли,
 я уверен. Ты же любишь меня. Ведь ты любишь своего старого отца. Правда?

Голос его задрожал, слезы навернулись на глаза. Он умолк и положил свою большую 
смуглую руку на плечо Эйлин. Ее расстроила его мольба, и она готова была 
смягчиться, тем более что знала, как безнадежны его усилия. Она не может 
отказаться от Каупервуда. Отец попросту не понимает ее. Он не знает, что такое