Оставшись, наконец, совсем один в своей спальне, он поглядел на себя в зеркало. 
Лицо у него было бледное и усталое, но по-прежнему мужественное и энергичное. 
«К черту! — мысленно произнес он. — Им меня не осилить! Я еще молод! И я 
выкручусь из этой передряги. Непременно выкручусь. Я найду выход!»

Погруженный в тяжелое раздумье, он начал медленно, словно бы нехотя, 
раздеваться. Потом вытянулся на кровати и несколько мгновений спустя — как это 
ни странно при обстоятельствах столь сложных и запутанных — уже спал. Такова 
была его натура — он мог спать, безмятежно посапывая, тогда как его отец бродил 
взад и вперед по комнате, не находя себе покоя. Старому джентльмену все 
рисовалось в самых мрачных красках, будущее было исполнено безнадежности. А 
перед его сыном все-таки брезжила надежда.

В это же время Лилиан Каупервуд у себя в спальне ворочалась и металась на 
постели, потрясенная свалившимся на нее новым бедствием. Из отрывочных 
разговоров с отцом, мужем, Анной и свекровью она поняла, что Фрэнк накануне 
банкротства или уже обанкротился — точно еще никто ничего не знал. Фрэнк был 
слишком занят, чтобы вдаваться в объяснения. Всему виною был пожар в Чикаго. Об 
истории с городским казначейством пока еще не упоминалось. Фрэнк попал в 
западню и теперь отчаянно боролся за свое спасение.

В эти тяжкие минуты миссис Каупервуд на время забыла о письме, в котором 
говорилось об измене мужа, вернее, не думала о нем. Она была поражена, испугана,
 ошеломлена. Ее маленький прелестный мирок вдруг бешено завертелся перед 
глазами. Нарядный корабль их благосостояния стало немилосердно кидать из 
стороны в сторону. Ей казалось, что она обязана лежать в постели и стараться 
уснуть, но глаза ее были широко раскрыты и голова болела от дум. Несколько 
часов назад Фрэнк настойчиво убеждал ее не беспокоиться за него, говоря, что 
она все равно ничем ему помочь не может; и Лилиан ушла от него в мучительном 
недоумении: в чем же заключается ее долг, какую линию поведения ей избрать? 
Кодекс условных приличий повелевал ей оставаться при муже. Так она и решила 
сделать. То же самое подсказывала ей религия, а также привычка. Надо подумать о 
детях. Они ни в чем не виноваты. Надо отвоевать Фрэнка, если еще возможно. Это 
пройдет. Но все же какой тяжелый удар!



31

Весть о неплатежеспособности банкирской конторы «Фрэнк Каупервуд и Кь» вызвала 
сильное возбуждение на фондовой бирже и вообще в Филадельфии. Очень уж это было 
неожиданно, и очень уж о большой сумме шла речь. Фактически Каупервуд 
обанкротился на миллион двести пятьдесят тысяч долларов, а его актив при сильно 
снизившемся курсе ценных бумаг едва достигал семисот пятидесяти тысяч. Немало 
труда было потрачено на составление баланса Каупервуда; когда же этот баланс 
был официально опубликован, курс акций упал еще на три пункта, и на другой день 
газеты посвятили этому событию множество статей под жирными заголовками. 
Каупервуд не намеревался объявлять себя полным банкротом. Он думал лишь 
временно приостановить платежи, с тем чтобы спустя некоторое время договориться 
с кредиторами и вновь открыть дело. Только два препятствия стояли на пути к 
этому; во-первых, история с пятьюстами тысячами долларов, взятыми из городских 
средств под смехотворно низкие проценты, что ясно показывало, как велись дела в 
казначействе; во-вторых, чек на шестьдесят тысяч долларов. Финансовая сметка 
Каупервуда натолкнула его на мысль расписать имевшиеся у него акции на имя 
наиболее крупных кредиторов, что впоследствии должно было помочь ему 
возобновить дело. Все тот же Харпер Стеджер заготовил документы, по которым 
«Джей Кук и Кь», «Эдвард Кларк и Кь», «Дрексель и Кь» и некоторые другие 
банкирские дома получили преимущественные права. Каупервуд прекрасно понимал, 
что если даже мелкие кредиторы возмутятся и подадут на него в суд, добиваясь 
пересмотра этого решения или даже объявления его банкротом, то это большой роли 
не сыграет,

— гораздо важнее, что он проявил намерение в первую очередь удовлетворить 
претензии наиболее влиятельных кредиторов. Это придется им по душе, и 
впоследствии, когда все уляжется, не исключено, что они пожелают помочь ему. 
Кроме того, множество исков в такую критическую минуту — прекраснейшее средство 
для оттяжки времени, покуда биржа и настроение умов не придут в норму, и 
Каупервуд даже хотел, чтобы исков было побольше. Харпер Стеджер хмуро улыбнулся 
— хотя в разгар этого финансового урагана улыбки были редкостью, — когда они 
вдвоем подсчитали количество исков.

— Право же, вы молодец, Фрэнк! — воскликнул он. — Вы скоро будете окружены 
такой сетью исков, что никто через нее не пробьется. Все ваши кредиторы будут 
вести непрерывные тяжбы друг с другом.

Каупервуд усмехнулся.

— Я хочу только выиграть время, ничего больше, — отозвался он.