дочери, миссис Фрэнк Алджернон Каупервуд получила почти точную копию этого 
письма, но почему-то без упоминания имени Эйлин.

«Вам, вероятно, неизвестно, что ваш муж путается с другой женщиной. Ежели не 
верите, понаблюдайте за домом номер 931 по Десятой улице.»

В понедельник утром, когда миссис Каупервуд поливала цветы в оранжерее, 
горничная подала ей это письмо. Настроение у Лилиан в то утро было самое 
безмятежное, ибо она пребывала в полном неведении относительно долгого 
совещания минувшей ночью. Случалось, что Фрэнк и раньше бывал озабочен 
финансовыми бурями, но они обычно проносились мимо, не причиняя ему вреда.

— Положите письмо на стол в библиотеке, Энни. Я потом прочту.

Она полагала, что это какое-нибудь светское приглашение.

Через несколько минут Лилиан неторопливо — она не умела торопиться — поставила 
лейку и направилась в библиотеку. Письмо лежало на зеленом кожаном бюваре, 
составлявшем одно из украшений огромного стола. Она взяла в руки конверт, не 
без любопытства посмотрела на него — бумага была дешевенькая — и распечатала. 
Прочитав письмо, она слегка побледнела, и рука у нее задрожала, но лишь 
чуть-чуть. Не умея страстно любить, она, следовательно, не умела и сильно 
страдать. Она была оскорблена, возмущена, в первую минуту даже взбешена, а 
главное — испугана, но не потеряла присутствия духа.

Тринадцать лет жизни с Каупервудом многому научили ее. Она знала, что он 
эгоистичен, занят только собой и далеко не так увлечен ею, как раньше. Ее былые 
опасения насчет разницы в их возрасте постепенно оправдались. С некоторых пор 
Фрэнк уже не так любил ее, и она это чувствовала. Что тому причиной? — 
спрашивала она себя, и этот вопрос порой подразумевал: кто тому причиной? Может 
быть, дела так поглощали ее мужа и он целиком ушел в свои финансы? А теперь 
означает ли это письмо, что наступил конец ее владычеству? Может ли быть, что 
Фрэнк собирается ее бросить? Куда же она денется? Что будет делать? Беспомощной 
она, конечно, не была, так как у ней имелся свой капитал, который она доверила 
Фрэнку. Но кто эта другая женщина? Молода ли она, хороша ли собой, каково ее 
положение в обществе? Неужели это… У миссис Каупервуд перехватило дыхание: 
неужели… она невольно раскрыла рот… это Эйлин Батлер?

Лилиан стояла неподвижно, уставившись на письмо, отгоняя от себя эту мысль. 
Несмотря на всю осторожность Эйлин и Каупервуда, она не раз замечала, что их 
тянет друг к другу. Каупервуд был расположен к Эйлин и вечно за нее заступался. 
Лилиан и сама не раз Думала, что у них удивительно схожие характеры. Фрэнк 
любил молодежь. Но ведь Эйлин стоит несравненно ниже его на общественной 
лестнице, вдобавок он женат и у него двое детей… Его положение в обществе и в 
финансовом мире прочно и солидно, а этим не шутят. Тем не менее миссис 
Каупервуд задумалась: сорок лет, двое детей, морщинки под глазами и сознание, 
что ты уже не так любима, как некогда, способны заставить задуматься любую 
женщину, даже богатую и независимую. Она может уйти от него, но куда? Что 
скажут люди? Как быть с детьми? Удастся ли ей изобличить его в незаконной 
связи? Захватить с поличным? Да и хочет ли она этого? Сейчас она поняла, что 
никогда не любила Фрэнка так, как некоторые жены любят своих мужей. Ее чувство 
не было обожанием. Все эти годы она считала его неотъемлемой принадлежностью 
своей жизни и надеялась, что он, в свою очередь, достаточно привязан к ней, 
чтобы сохранять верность, или по крайней мере настолько увлечен своими делами, 
что никакая пошлая связь вроде той, о которой говорилось в этом письме, не 
выведет его из душевного равновесия, не станет помехой в его блестящей карьере. 
Очевидно, она ошиблась. Что же ей теперь делать? Что говорить? Как действовать? 
Ее отнюдь не блестящий ум отказывался помочь ей в эту критическую минуту. Она 
не умела ни думать о будущем, ни бороться.

Заурядный ум в лучшем случае напоминает собой простейший механизм. Его функции 
подобны органическим функциям устрицы, вернее, даже моллюска. Через свой 
сифонный мыслительный аппаратик он соприкасается с могучим океаном фактов и 
обстоятельств. Но этот аппаратик поглощает так мало воды, так слабо гонит ее, 
что его работа не отражается на беспредельном водном пространстве, каким 
является жизнь. Противоречивости бытия такой ум не замечает. Ни малейший отзвук 
житейских бурь и бедствий не доходит до него, разве только случайно. Когда 
грубый и наводящий на размышление факт — каким в данном случае оказалось письмо 
— вдруг заявляет о себе среди мерного хода событий, в таком уме происходит 
мучительное смятение, вся, так сказать, нормальная работа его расстраивается. 
Сифонный аппарат перестает действовать надлежащим образом. Он всасывает страх и 
страдание. Плохо прилаженные части скрипят, как засоренная машина, и жизнь либо 
угасает, либо едва теплится.

Миссис Каупервуд обладала заурядным умом. В сущности, она совсем не знала жизни,
 и жизнь ничему не могла научить ее. Ее мозг почти не воспринимал то, что 
происходит вокруг. Она была начисто лишена живости, которой отличалась Эйлин 
Батлер, хотя и воображала себя очень живой. Увы, это было заблуждение! Лилиан 
была прелестна в глазах тех, кто ценит безмятежность. Для людей иного склада 
она была лишена всякой прелести. В ней не было ни обаяния, ни блеска, ни силы.