— Еще бы, сынок. Я-то понимаю, а вот ты, похоже, нет.
— Чего? — раздраженно спросил Маккенна. — О чем это ты?
Апач пристально посмотрел на него.
— Скажи, я очень стар, Маккенна? — спросил он.
— Да, очень. А в чем дело?
— Правда ли, что я умираю?
— Чистая. И ты, и я знаем, что так оно и есть.
— Тогда зачем мне врать насчет Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой 
человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет 
отблагодарить молодого за услугу, которую тот оказал ему в последний час. 
Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?
Маккенна стыдливо зарделся.
— Конечно, нет, — сказал он. — Прости меня.
— Теперь ты веришь насчет золота?
Маккенна покачал головой.
— Нет, старик. Не могу я тебе врать, так же как ты не можешь врать мне. Я 
слышал тысячи историй про Золотой Каньон.
На сей раз Маккенна знал точно, что по губам апача скользнула мимолетная улыбка 
и наклонился вперед, чтобы ни слова не пропустить из затихающего потока.
— Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но 
каньон-то один. Вот в чем дело! Наконец-то я вижу, теперь ты стал мне ближе. Я 
вижу, что ты почти веришь. Так внимай: карту, что я тебе нарисовал, когда-то 
мне нарисовал отец, а ему — его отец, и так далее, в глубь веков. Это тайна 
нашей семьи. Мы хранили ее для истинных апачей.
— Подожди, — прервал его Маккенна. — Но ведь эту тайну хранила семья вождя 
Наны…
— Верно, — откликнулся старик. — Я кровный брат Наны.
— Мадре! — задохнулся старатель. — Что, серьезно?
Но старый апач по имени Эн, изборожденный морщинами, забытый всеми Койот из 
клана вождя Наны забормотал последние слова индейской молитвы, и когда Маккенна 
позвал его и потряс за плечо, он не откликнулся. Темные сияющие глаза в 
последний раз оглядели так любимые им бесплодные земли, и на сей раз их взгляд 
остановился навсегда.
— Иди с миром, — пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.
Опустив обмякшее тело на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него было три 
возможности. Первая: закидать старика камнями. Вторая: отнести апача дальше в 
пробитую ручьем расселину по обнаженному руслу в Яки-Хиллс и там устроить ему 
более достойные похороны. Третья: просто оставить тело неприкрытым, чтобы его 
погребли проходящие мимо апачи.
Именно обдумывая эти три возможности, он и услышал тихое перекатывание камешков 
по выступу, отделявшему русло ручья от тела пустыни. Очень осторожно Маккенна 
повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть с полдюжины бандитов, 
замерших в полуприседе, с вичестерами в руках.
Старатель понял, что за ним наблюдали издалека, а затем потихоньку окружили, 
чтобы проверить, что одинокий белый делает в этой забытой богом земле. А вот 
почему его не пристрелили после того, как он развернулся, этого Маккенна не 
понял. Как и того, чего бандиты ждут сейчас. Видимо, была причина, сомнений в 
этом не осталось. Она — как и смерть — физически ощущалась в повисшей тягостной 
тишине.
Перед ним, словно красные волки пустыни, замерли готовые к броску бандиты. Губы 
их поддергивались вверх, обнажая крепкие белые зубы. Раскосые глаза жадно 
полыхали в сгущающихся сумерках.
Долго, долго они так стояли; наконец Маккенна осторожно кивнул их предводителю.
— Привет, Пелон. Приятно увидеть тебя снова. Почему ты не выстрелил мне в 
спину? У тебя же была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? 
Неужели ты так постарел?



БАЛАНСИРОВКА НА КРАЮ ПРОПАСТИ

Пелон улыбнулся. Маккенне сразу захотелось, чтобы он этого не делал.
— Знаешь, — ответил бандит, — я бы не сказал. Хотя, конечно, теперь я старше, 
чем в нашу последнюю встречу. Но ведь ты тоже постарел, Маккенна…
— Естественно, — пожал плечами старатель. — Хотя, только вино со временем 
становится лучше. Так почему ты меня не пристрелил?
— На то есть причина.
Маккенна кивнул, намеренно затягивая разговор, чтобы оценить ситуацию и 
посмотреть, что он может сделать.
Он знал Франсиско Лопеса, по прозвищу Пелон в течение одиннадцати лет. Это был 
полуапач, полумексиканец — метис из Монты, длинного необычайно красивого 
горного хребта, тянущегося в Мексику с юго-запада Соединенных Штатов. В сердце 
Пелона жила двойная ненависть к белым, унаследованная от обеих родительских 
составляющих. Свою ненависть он превратил в профессию, только ею жил; был 
только ей предан. Из этого Маккенна сделал вывод, что товарищи по оружию, 
избравшие Пелона вожаком, должны разделять его неприятие людей со светлой кожей.
 Бросив один-единственный взгляд в их сторону, Маккенна понял, что его худшие 
опасения полностью подтверждаются; двое бандитов были мексиканцами, трое — 
апачами. Все они казались разбойниками по призванию и одеты были соответственно 
ремеслу: мягкие сонорские легины, кожаные патронташи крест-накрест на