женщине подобрали совершенно правильно. Ведь апачи всегда называли камень 
камнем, а жабу — жабой.
В ответ на столь прямолинейное признание бородач ответно заявил, что у него 
самого, как говорится, ни рожи ни кожи. Любая проницательная женщина сразу 
поймет, что в нем больше костей, чем мяса, а жил больше, чем сил.
Но хорошее впечатление о нем, запавшее женщине в голову, ничуть не поколебалось 
этим откровением. Просто она еще раз убедилась, что рыжик и впрямь является тем,
 за кого себя выдает. Теперь она была готова верить в то, что он может 
наслаждаться пением птиц, вдыхать свежесть ручья, наблюдать за тем, как растет 
трава и не обижать братьев меньших. Ну и белый!
— Знаешь что, Маккенна, — покачала головой старуха. — Как женщина, я 
отказываюсь признавать твой наговор на себя. Но если даже и признаю, то кто 
посмеет отрицать, что хорошая порция костей когда-либо мешала мужчине, а? Что 
ты на это скажешь, омбре? — Она разразилась своим идиотским кудахтаньем, и 
Маккенна, вспыхнув, согласно кивнул. Через секунду старуха вытерла с глаз слезы,
 выступившие от непонятной белому радости, и продолжила.
— Значит так: много лет я ухаживала за старым Эном. Тебе, наверное, известно, 
что ему было лет девяносто. Если вспомнишь, то Нане, когда он выступил в 
последний поход против регулярной армии, — а это было лет пятнадцать назад, — 
стукнуло всего семьдесят. А Эн был помоложе Наны, но не сильно.
— И вот я готовила и ухаживала за старой развалиной и, поскольку умом меня 
природа не обидела, в мозгу у меня начало созревать убеждение, что женщина — 
это, по крайней мере, половина мужчины, а значит, мне следует узнать, где 
находится золотой каньон.
— Тогда я начала издалека заходить к старому Эну, постепенно сужая круг 
вопросов. Поначалу он думал, что я болтаю просто так. Но поняв, что я 
действительно интересуюсь тем, о чем спрашиваю, замкнулся и стал 
раздражительным и злым.
— Видишь ли, он понимал, что близится время его ухода, и не знал, что делать со 
своей тайной. Одна его половина была готова похоронить ее в глубине сердца, а 
вторая всячески противилась, так как считала, что это нечестно по отношению к 
апачам. Я понимала, что его гнетет и особо не наседала. Но несколько недель 
назад вдруг поняла, что он сделал не правильный выбор. И мне стало ясно, что 
если кто-нибудь не вырвет у Эна тайну Сно-та-эй, то она умрет для нашего народа.
 Я принялась долбить в одну точку, выставляя этот аргумент главным, я говорила, 
что если белые целиком подчинят себе апачей, то это не умерит скорби индейцев 
всей страны, но только ее увеличит. Через несколько лет нужда в золоте станет 
куда большей, чем во времена таких вождей, как Нана, Викторио, Мангас Колорадас,
 Начеза, Голеты и Кочиз — этих великих воинов, сражавшихся за свободу Аризоны и,
 конечно, Нью-Мексико, тоже.
Она замолчала, чтобы вытащить кусочек мяса из застывшей кукурузной каши и 
положить его на остывающие уголья. Потом, засунув объедки в рот, стрельнула 
глазками в сторону белого.
— Ставлю свой винчестер против твоего седла, что ты сейчас недоумеваешь: почему 
среди великих воинов нашего народа я не назвала Джеронимо. Так?
Маккенне пришлось признаться, что эта мысль, действительно, мелькнула в его 
голове. Так солдат регулярной армии не понял бы, почему рыжебородого генерала 
Крука вычеркнули из списков тех, кто вел беспощадные войны с апачами.
— Ага! — закричала старая карга, — всегда так с вами, белыми идиотами! Невдомек 
вам, кто истинный краснокожий, а кто нет.
— Что ж, — признал Маккенна, — здесь ты права. Но я, например, знаю, что и 
Мангас, и Кочиз никогда не здоровались с Джеронимо. Для них он был трусливым 
псом. Как и его воины, ушедшие вместе с ним, после того как он нарушил данное 
слово и сбежал от Крука после сдачи в плен. Каков бы ни был цвет кожи, но 
подобных мужчин ни ты, ни я не хотели бы видеть среди наших друзей.
Старуха долго-долго смотрела на Маккенну, а потом выплюнула кусочек шкуры мула, 
приставшей к ее «вкусностям», но с которой обрубкам ее зубов было не справиться.

— Беру назад слова о твоем языке, — сказала она. — Не белый он у тебя. И голос 
странно звучит для янки. Не так, как ему положено. Это я заметила в самом 
начале разговора и поневоле задумалась. Маккенна, скажи, ты не настоящий 
американо?
— Верно, матушка, я приемный сын этой страны. А родился в далеком краю под 
названием Шотландия. Отец с матерью привезли меня сюда еще ребенком, поэтому я 
в принципе такой же американо, как и любой другой белый, родившийся здесь. Но 
именно вы, краснокожие, настоящие хозяева Америки.
Старая ведьма обнажила остатки клыков в некоем подобии, как ей, наверное, 
казалось, добродушной улыбки.
— Верно, — сказала она, — все об этом постоянно талдычат, но именно янки, а не 
апачи, не понимают сути разговора.
— Верно, мамаша, верно. Но я невольно тебя перебил. Ты рассказывала про 
Сно-та-эй.
Маль-и-пай хитро закивала.
— Кое-что о Сно-та-эй, — поправила она.
— Ну, разумеется, — сказал Маккенна. — Продолжай, пожалуйста.
Самое интересное, что расположения каньона никто не знал, и апачи считали, что 
эта тайна умерла вместе с
Наной. Старый вождь умер внезапно, поэтому не мог нормально подготовиться к 
переходу в Страну Вечной Охоты, а, следовательно, и передать доверенному лицу 
тайну золотого каньона. Но индейцам следовало знать Нану получше. Все эти годы