Маккенна развел руками, грациозно признав неумолимость апачской логики.
— Правду говоришь, матушка. Мой народ частенько вас обманывал. Но прикинь: 
разве в этом моя вина? Разве я предавал апачей? Меня зовут Маккенна. Ты обо мне 
слышала. Скажи: я когда-нибудь лгал?
Старуха сразу же разозлилась. Как и большинство индейцев, она не знала, что 
делать, повстречавшись с хорошим белым. Ее опыт был иного качества. Ну и что с 
того, что этот рыжеволосый, рыжебородый, сладкоголосый старатель хороший 
человек? Ее это только еще больше бесило, потому что было правдой и потому что, 
напомнив об этом, он ее смутил.
— Будь ты проклят! — прошипела она. — Так нечестно! У тебя, действительно, 
неплохая репутация, и апачи тебе верят. Иначе как бы ты мог остаться в живых, 
повстречавшись с Пелоном? Но вынуждая меня признать, что не лжешь и не 
мошенничаешь с моим народом, ты связываешь меня по рукам и ногам. Проклятье! 
Это подло!
— Эй-эй, мамаша, — с опаской произнес Маккенна. — Мне вовсе не хочется в столь 
чудесное утро знакомиться с твоим ружьецом. Ты уж извини…
Но тут, что было совершенно непоследовательно, старуха внезапно заулыбалась.
— Эх! — воскликнула она. — Чего уж тут. Мне так же хочется ломать тебе голову, 
как тебе — мое ружье. Маккенна, видимо все дело в этой ярко-рыжей бороде и 
голубых глазах. Ты здорово научился находить тропки к сердцам женщин. Но-но! Я 
заметила твою ухмылку. Думаешь, она, мол, чересчур стара, да? Осторожнее, а то 
запросто можешь получить прикладом по башке.
— Да я бы с кем угодно побился об заклад на то, что ты походя разобьешь любое 
мужское сердце, — галантно откликнулся Маккенна. Но с чего ты взяла, маманя, 
будто я усомнился в твоей женственности? Чем дальше в лес, тем слаще фрукт, не 
так ли, мучача?
— Хи-хи-хи! — Сморщенная скво показала пеньки оставшихся зубов и, словно 
хорошую собаку, погладила Маккенну по голове. — Ане, ты совершенно прав, хихо! 
Сейчас угощу тебя пиньолем! А потом поболтаем. Я тебе могу рассказать то, чего 
не договаривает Пелон. Давай-ка разомкнем эту чертову цепь…
— Мамаша, — сказал Маккенна, вытаскивая из «браслета» занемевшую ногу, — если 
бы я был на десять, а ты на двадцать лет моложе, то спускать меня с поводка 
было бы ох как опасно!..
— Чушь! — фыркнула старуха, но было видно, что ей приятно.
Присев к огоньку, Маккенна понял, что отступать некуда, впихнул в себя кашу, и 
чтобы не потерять то расположение, которое только что завоевал, принялся смачно 
облизываться и рыгать, показывая, что старая корова не только симпатичнейшая из 
женщин, но и великолепнейшая из поварих.
Подавившись последней влезшей ложкой, Маккенна помог старухе сделать уборку. 
Ему пришлось здорово попотеть, потому что четырехфутовое сосновое бревно, к 
которому приковала его индианка, походило то ли на местного рода якорь, то ли 
на медвежью западню. Правда, его начальница чуть в обморок не грохнулась, 
увидев, что мужчина оказывается может выполнять домашнюю работу. Взамен за 
доставленную возможность поглазеть на столь редкое зрелище, бабуся поведала 
Маккенне детали его пребывания здесь, в горном оазисе под названием «Нежданный 
привал».
Так как это его сильно интересовало, Маккенна позволил старухе болтать, сколько 
вздумается. Он вставлял в ее длинную речь, то тут, то там, вопрос или замечание,
 чтобы направить стремительный словесный поток в нужное ему русло, хотя в 
основном индианка в управлении не нуждалась. Ведь в ее жилах текла кровь 
настоящих, чистокровных апачей. Она видела сотни белых, сидящих на том месте, 
на котором сейчас находился Глен Маккенна, и знала, о чем именно думал белый, 
который с нехорошими предчувствиями ожидал возвращения бандитов. Как и 
полагалось человеку, знавшему индейские и, в частности, апачские традиции, он 
думал только о двух вещах, а фантастические видения близкого освобождения или 
хотя бы помилования оставлял несмышленым дилетантам. Когда все сказано и 
сделано, истинное значение имеют: во-первых, жизнь, а во-вторых, смерть. 
Натуральменте.



ТАЙНА СНО-ТА-ЭЙ

Болтливую индианку, к тому же женщину из племени апачей, найти не так просто. 
Через пять минут Маккенна понял, что со старухой ему здорово повезло. В истории,
 что она рассказывала, сплелись одиночество, старость, женская хитрость и 
несомненная симпатия к голубоглазому белому.
Для начала она ему поведала, радостно набив свою трубку табаком из кисета 
Маккенны и позволив ему покурить впервые за двенадцать часов, что в этом походе 
Пелона есть доля и ее вины. Она, оказывается, была последним оставшимся в живых 
ребенком сестры Наны и Эна. Ее мать, разумеется, никакого отношения к тайне 
каньона Дель Оро, который по-апачски назывался Сно-та-эй, не имела, как, 
впрочем, и доступа в священное место. Вход туда разрешался только мужчинам.
В те давние времена, когда была жива ее мать, это считалось нормальным. Но 
времена, а с ними и апачи, сильно изменились. И племянница Наны не захотела 
мириться со столь явной женской дискриминацией.
Старая скво замолчала, внимательно изучая своего слушателя. Наконец, видимо, 
приняв какое-то решение, кивнула. Звали ее, продолжала она, Маль-и-най. Это 
было переделанное испанское слово «мальпаис», что означало сильно пересеченную 
местность или бэдленд. Рассматривая рассказчицу, Маккенна решил, что имя