|
кажи, Олли, обошлись мы тогда без хозяйки в доме или, может быть, нам не
хватало хозяйки? А когда мы с тобой поселились здесь, кто выстроил эту
хижину? Быть может, это был не я, а какая-нибудь хозяйка? Если так, Олли,
я готов признаться, что во всем не прав, а миссис Маркл права.
На минутку Олли смутилась, но тут же с чисто женской хитростью начала
новое наступление.
- Мне кажется, Гэйб, что миссис Маркл любит тебя.
В испуге Гэбриель поглядел на сестренку. В этих вопросах, которые хоть
кого поставят в тупик, женщины, как видно, разбираются с младенческого
возраста.
- Тебе пора спать, Олли, - сказал он, не найдя другого способа
заставить девочку замолчать.
Но Олли еще не хотелось уходить, и она переменила тему разговора.
- Ты знаешь, этот мексиканец, которого ты лечишь, вовсе не мексиканец,
а чилиец. Так говорит миссис Маркл.
- Не все ли равно? Для меня он мексиканец, - равнодушно отозвался
Гэбриель. - Уж очень он любит обо всем расспрашивать.
- Опять про нас расспрашивал?.. Про нашу историю? - спросила девочка.
- Да, хочет знать все, что случилось с нами в Голодном лагере. Когда я
рассказал ему про бедную Грейс, он просто сам не свой сделался. Задал
сразу тысячу вопросов, какая она была, да что с ней сталось, а как узнал,
что она пропала без вести, то огорчился не меньше нашего. Никогда еще я не
встречал человека, Олли, который так интересовался бы чужими бедами. Со
стороны можно подумать, что он мучился вместе с нами в Голодном лагере.
Про доктора Деварджеса тоже спрашивал.
- А про Филипа спрашивал?
- Нет, - коротко отрезал Гэбриель.
- Гэбриель, - сказала Олли, внезапно меняя тон. - Было бы гораздо
лучше, если бы ты не рассказывал чужим людям о нашей истории.
- Почему? - удивленно спросил Гэбриель.
- Потому что об этом лучше молчать. Гэйб, милый, - продолжала девочка,
и верхняя губка у нее задрожала. - Мне кажется иногда, что люди нас в
чем-то подозревают. Этот мальчик из эмигрантского семейства не захотел со
мной играть. Дочка миссис Маркл сказала, что мы там, в горах, делали
что-то нехорошее. А мальчик сказал, что я дрянь... Назвал меня канни...
калибанкой.
- Как он тебя назвал? - спросил Гэбриель.
- Каллибанкой! Он говорит, что мы с тобой...
- Замолчи! - прервал ее Гэбриель, и гневный румянец выступил на его
загорелом лице. - Как увижу этого мальчишку, непременно отлуплю.
- Нет, ты послушай, Гэбриель... - настаивала на своем Олли.
- Пора спать, Олли, а то пол у нас холодный и ты со своими глупыми
разговорами непременно схватишь простуду, - строго сказал Гэбриель. - А
дочка миссис Маркл препустая девчонка. Водит тебя по канавам, ты рвешь там
платья, а я полночи сижу за починкой.
С этим напутствием Олли направилась за парусиновую занавеску; Гэбриель
же снова принялся за шитье. Нитка у него то запутывалась, то рвалась, и
каждый стежок был воображаемой оплеухой, которую от отпускал эмигрантскому
мальчишке. Так дело шло, пока снова не раздался голос Олли:
- Послушай, Гэйб!
- Что еще? - в отчаянии спросил Гэбриель, бросая работу.
- Тебе не кажется иногда, что Филип... съел... Грейс?
Гэбриель вскочил и исчез за занавеской. В этот момент дверь тихо
отворилась, и в хижину вошел незнакомец. Окинув быстрым взглядом
полуосвещенную комнату, он застыл на пороге. Из-за занавески были слышны
голоса. Незнакомец, помедлил, потом негромко кашлянул.
Гэбриель тут же появился, готовый обрушить свое раздражение на
непрошеного госта, но когда вгляделся в пришельца, то был поражен до
крайности. Гость вежливо улыбнулся, прошел, слегка прихрамывая, к столу,
сделал извиняющийся жест и сел.
- Простите меня, но я должен присесть. Вы удивлены, не правда ли? Пять
или шесть часов тому назад вы оставили меня в постели, очень больного. Вы
были так добры ко мне, так добры! Вот! А теперь! Теперь я здесь, и что вы
можете обо мне подумать? Сошел с ума? Спятил? - Гость вытянул правую руку,
растопырил пальцы, пошевелил ими, желая наглядно показать, что может
думать Гэбриель о путанице в его голове, потом снова улыбнулся. - Сейчас я
все расскажу по порядку. Час тому назад приходит важное сообщение. Мне
необходимо ехать в Мэрисвилл сегодня же, сию секунду. Вот! Понимаете?
Встаю. Одеваюсь. Ха-ха! У меня есть еще силенка. Я бодрюсь. Но нет. Нет,
Виктор, говорю я себе, ты не уедешь отсюда, не пожав на прощанье руку
доброму человеку, который ходил за тобой, лечил тебя. Ты сперва
попрощаешься с этим благородным великаном, который поставил тебя на ноги.
Bueno! Я здесь!
Он протянул Гэбриелю свою худую нервную коричневатую руку; острый
взгляд его черных глаз, бродивший до сих пор по комнате и как бы
фиксировавший все мельчайшие детали обстановки, впервые остановился на
самом хозяине дома.
- Но ведь вы совсем больны. Зам нельзя было вставать с постели, вы
погубите себя, - пробормотал изумленный донельзя Гэбриел
|
|