быть свидетелей для этого
дурня Гэбриеля. А  когда  мы  с  Гэбриелем  прятались,  я  познакомился  с
Перкинсом, главным его свидетелем; у Перкинса не было ни гроша, и я  отдал
ему свое кольцо, чтобы он смог поскорее уехать и потом вовремя явиться  на
суд. А самородок я отдал Олли, чтобы заказать золотую чашечку для детеныша
этой бешеной тигрицы, Гэбриелевой жены, госпожи Деварджес. А часы...  черт
побери!.. кому же я отдал свои часы? - недоуменно промолвил мистер Гемлин.
   - Не стоит раздумывать об  этом,  Джек!  А  нет  ли  у  вас  каких-либо
поручений?
   - Нет.
   Наступило долгое молчание. Такая стояла тишина, что  слышно  было,  как
тикают часы на каминной полке. Потом  из  прихожей  послышался  смех.  Там
сидел  собрат  Джека  по  ремеслу,  сильно  подвыпивший   и   расстроенный
профессиональными неудачами.
   - Скотти совсем не  умеет  себя  вести,  шумит  в  порядочном  доме,  -
прошептал Джек. - Пусть немедленно замолчит, а не то...
   Ему трудно было говорить, и фраза осталась незаконченной.
   - Доктор! - Он едва шевелил губами.
   - Да, Джек!
   - Не... говорите... Питу... что я... надул... его.
   - Не скажу, Джек.
   Несколько минут оба молчали, потом доктор  Дюшен  осторожно  высвободил
руку и положил исхудалую белую руку своего пациента поверх  одеяла.  Потом
тихо встал и отворил дверь в прихожую. Двое, или трое сидевших там  мужчин
выжидающе взглянули на него.
   - Пит, - сказал он сурово, - пусть войдет только Пит.
   Старый Пит вошел, еле переступая ногами от волнения. Увидев белое  лицо
на подушке,  он  издал  вопль  отчаяния,  вопль,  в  который  вместил  всю
горестную душу своей расы, и рухнул на  колени  возле  ложа.  Черная  щека
прильнула к белой; обе были залиты слезами.
   Шагнув вперед, доктор Дюшен хотел было положить руку на плечо плачущему
старику слуге, но не успел сделать этого. С неистовой силой  негр  вскинул
вверх черные руки и обратил к потолку свое черное лицо, раскрыв глаза так,
словно его взору вдруг открылась синяя небесная твердь. Впрочем, возможно,
так оно и было.
   - О всемогущий боже, искупающий равно своей праведной  кровью  и  грехи
черного человека, и грехи  белого!  О  агнец  божий!  Спаси,  спаси  моего
бедного мальчика. Ради меня, о боже!  Вот  уже  двадцать  лет  старый  Пит
служит тебе, о боже, истинно служит тебе, не оступаясь на узкой  стезе!  О
боже великий, если будет на то милость твоя, забудь об этом,  обреки  Пита
на вечную гибель, но спаси _его_!



10. ОПЯТЬ В СТАРОЙ ХИЖИНЕ

   Права Грейс, как  наследницы  доктора  Деварджеса,  были  признаны  без
каких-либо затруднений; то, что  она  действительно  Грейс  Конрой,  а  не
самозванка, было засвидетельствовано мистером Дамфи. Тот пошел на это  тем
более охотно, что избавлялся таким образом  от  призрака  покойной  миссис
Дамфи, сохраняя, в то же время привилегию на разработку руды,  откупленную
им у Гэбриеля и его жены.  Правда,  с  момента  "ухода"  жилы  рудник  был
фактически заброшен и ценность его стала ничтожной. Однако мистер Дамфи не
терял надежды, что жила когда-нибудь еще "прорежется".
   Через несколько недель после смерти мистера  Гемлина  Гэбриель  и  Олли
снова стояли вдвоем на холме Конроя и разглядывали  голые  стены  и  остов
крыши своей старой хижины. На сей раз они явились сюда  не  размышлять  на
досуге и не объясняться между собой,  а  для  того,  чтобы  решить  строго
практический вопрос: нельзя ли вновь отстроить и  приспособить  под  жилье
это раннее их обиталище; Гэбриель отверг предложение  Грейс  поселиться  в
новом доме, и миссис Конрой с младенцем пока что жила в гостинице.
   - Если хочешь знать, Олли, - сказал Гэбриель, - все, что  мне  надобно,
это воз тесу. Через несколько дней домик будет ничуть не хуже,  чем  когда
мы играли с тобой здесь в куклы.
   - Ты так думаешь? - рассеянно спросила Олли.
   - А ведь мы славно здесь жили вдвоем, не так ли, Олли?
   - Конечно, - сказала Олли, думая о чем-то своем.
   Гэбриель поглядел на сестру с глубоким вниманием; потом взял ее за руку
и, сев на приступок, привлек ее на колени, как когда-то.
   - Ты совсем не слушаешь, голубка, что я тебе говорю.
   В  ответ  мисс  Олимпия  вдруг  разрыдалась,  обхватив   брата   своими
маленькими ручками. После смерти мистера  Гемлина  она  стала  грустной  и
раздражительной; сейчас, сжимая в  объятиях  Гэбриеля,  она,  быть  может,
обнимала того, кто ушел навеки. Но она представила брату иное объяснение:
   - Грейси! Я думала о бедной Грейси!
   - В таком случае, - сказал Гэбриель, отлично во всем  разобравшись,  но
соблюдая требуемый от него в эту минуту такт, - ты вспомнила о ней как раз
вовремя. Если глаза мне не изменяют, они вдвоем поднимаются прямо к нам.
   По тропинке, вырисовываясь на красном закатном небе,  шли  двое:  Артур
Пуанзет и Грейс Конрой. Олли поднялась, горделиво вскинув головку. Вот они
уже близко, совсем рядом. Сперва никто из четверых  не  мог  вымолвить  ни
слова. А потом, вопреки доводам рассудка, повинуясь  одной  только  логике
чувства, сестры крепко обнялись. Мужчины сдержанно  и