решится этот Уэйт. А ну возьми он да пойди прямиком к начальству, что бы тогда 
им делать? Виноват в этом случае, конечно, оказался бы сержант Мидберри. Почему 
не выполнил до конца свой долг? Отвечай-ка! Влетело бы по первое число. Да и то 
лишь при условии, что начальство не квалифицировало бы его проступок как-нибудь 
еще похуже. Например, как попытку вступить в преступный сговор с подчиненным. А 
за это можно и за решетку загреметь. 
Да и Уэйт тоже виноват. Послушался бы тогда, в первый еще раз, его совета, все 
было бы в порядке. Разве виноват сержант, если его подчиненный сам себе добра 
не хочет, артачится? 
Мидберри всегда очень нравилось сравнивать работу «эс-ина» с тем, что делает 
учитель, педагог. Они ведь тоже учат солдат не только тому, как маршировать, 
выполнять приемы с оружием да честь отдавать. В какой-то море «эс-ины» передают 
подчиненным и манеру поведения, и взгляды на вещи и людей, свои навыки, коли уж 
на то пошло. Ну пусть там Магвайр в чем-то, может быть, и перегибает палку. Но 
в целом разве плохо, когда люди учатся владеть своим телом, привыкают к 
дисциплине, приучаются к порядку? Да и чувство долга, которое они здесь 
начинают осознавать, это ведь тоже штука важная. Пожалуй, даже поважнее многого 
другого. Взять хотя бы его самого. Он прослужил в морской пехоте уже целых 
шесть лет. И что же усвоил самое главное за эти годы, что понял по-настоящему? 
Да прежде всего то, что морской пехотинец всегда и везде, как бы ни сложилась 
обстановка и что бы ни случилось, должен до конца выполнять свой долг. Конечно, 
человек — существо слабое. И он, сержант Мидберри, будучи человеком, в силу 
этой вот человеческой слабости, может быть, подсознательно, но не раз 
сомневался в правильности тех жестоких методов, которые используются ради 
достижения [301] этой цели. Однако же всегда верил и верит сейчас, что только с 
помощью таких методов можно превратить слабое живое существо, каким является 
новобранец и вообще простой парень, в настоящего бойца, презирающего чужую 
жизнь, но и не жалеющего своей. Иначе нельзя. Стоит только хоть в чем-то 
поступиться долгом, как сразу все полетит к чертям собачьим, и человек снова 
превратится в слабое и уязвимое существо, потерянное и беззащитное. 
Именно это он хотел тогда вбить в башку упрямому Уэйту. Сколько раз твердил он 
ему: долг превыше всего. Как старался убедить солдата, что чувство долга — это 
основа не только военной службы, но и всей государственной системы, делового 
мира, бизнеса. В общем, всего общества в целом, включая и личную жизнь человека,
 его семью и все остальное. Ну виноват ли он в том, что не смог этого добиться? 
Вряд ли. Учителя ведь тоже не всех выучивают. Вон сколько бестолочи на свете. А 
«эс-ин» что, семи пядей во лбу, что ли? Никто не скажет, будто он не старался, 
не сделал все, что в его силах. Он очень старался. Куда уж больше. И лишь тогда,
 когда окончательно убедился, что сам, видно, никак не справится, обратился за 
помощью к Магвайру. Так что его винить никак нельзя. Он сделал все, что мог, и 
не его вина, что так получилось. 
26 
Никогда еще Уэйт не питал к кому-нибудь такого отвращения, как к этому 
лейтенанту. Он был противен Уэйту буквально всем. И подчеркнутой 
безукоризненностью своих манер, и отлично отрепетированными жестами, и этими 
бесстрастными вопросами, вылетающими один за другим, как пули из автомата. Но 
всего противнее было напускное и насквозь фальшивое лейтенантское дружелюбие, 
стремление все время этак свысока похлопать по плечу бедненького новобранца. 
Уэйт был уверен, что, будь этот лощеный хлыщ не следователем из военной полиции,
 а взводным сержантом-инструктором, жизнь его подчиненных наверняка была бы 
сущим адом. Уж этот спесивый барин ни за что не дал бы солдатам пощады, драил и 
мордовал их с утра до ночи, чтобы все кругом сияло и блестело, не позволял бы 
[302] не то, что шаг, а и полшага сделать в сторону, жилы вытягивал бы ради 
уставов, наставлений, инструкций и параграфов. Для таких типов, как этот 
лейтенант, люди вообще не существуют. Они их просто не видят. Их идеал — 
отшлифованные до зеркального блеска манекены, вышколенные автоматы. И 
единственный залог этого — железная дисциплина, жесточайшее и беспощадное 
подавление любого свободного вздоха, измывательство и хамство. 
«А что, — подумал вдруг Уэйт, — если бы нам вместо Магвайра дали в старшие 
«эс-ины» это чучело? Изменилось бы что-нибудь во взводе?» И тут же сам себе 
ответил, что, скорее всего, ничего бы не изменилось. Разве что только к 
физическим расправам добавились бы еще духовные истязания. 
Представ перед глазами следователя, он сперва побаивался, сможет ли до конца 
держаться указанной ему версии, не сорвется ли. Действия лейтенанта быстро 
убедили, что эти опасения напрасны. Ведь как все началось... 
«Я хочу, сынок, — заговорил тогда с ним лейтенант, — чтобы ты помог мне навести 
тут у вас порядок. Давно пора очистить это болото. И с твоей помощью, я думаю, 
мы это быстро сделаем. Согласен? Покончим раз и навсегда с такими типами, как 
Магвайр, отобьем у них охоту впредь злоупотреблять властью, ладно?» 
Уэйту очень хотелось тогда поверить этим елейным словам. Да только он отлично 
знал, что лейтенанту наплевать, кто и как измывается над солдатами. У него же 
одно на уме — чины и повышения. Правда, в конце концов можно было бы и с этим 
примириться — пусть каждый получит то, что ему надо. Жалко ему, что ли, если 
лейтенант получит капитанские погоны, лишь бы это хоть чуть-чуть помогло 
солдатам, облегчило их жизнь. Но этого же все равно не будет. Смешно даже 
думать, что этот пижон сможет тягаться с Магвайром. А если он и победит 
штаб-сержанта? Если тому все же дадут пинка под зад? Разве что-либо изменится? 
Ровным счетом ничего. Вместо Магвайра станет Мидберри, а за его спиной 
останется все тот же проклятый корпус морской пехоты, вся его иерархия. И эту 
махину никому не сломать. Нет такой силы, чтобы с ней справиться. Тем более уж