й моде "капитанов", а платье заправила в них, как рубашку. Если б не
длинные  золотистые  волосы и не  груди, ее вполне  можно было бы принять за
мальчишку.
     В тот  день, когда она в своем новом обличье предстала перед Педро, тот
захохотал так,  что не  устоял на ногах и  покатился по полу.  Наконец  он с
трудом вымолвил:
     -- Ох, уморила...
     Дора опечалилась, и он перестал смеяться.
     -- Я не желаю у вас на шее сидеть. Отныне всюду буду с вами.
     Удивление Педро было безмерно:
     -- Это что же...
     Дора спокойно глядела на него, ожидая, когда он договорит.
     -- ...ты с нами отправишься дела делать?
     -- Вот именно, -- отвечала она решительно.
     -- Да ты с ума сошла!
     -- Вовсе нет.
     --  Неужели  сама не  понимаешь, что  это занятие не для  девчонки? Мы,
мужчины...
     -- Тоже мне мужчины! Мальчишки вы, а не мужчины!
     -- Но мы по крайней мере в брюках ходим... --  только  и нашелся он что
возразить.
     -- И я тоже! -- радостно воскликнула она.
     Педро в замешательстве поглядел на нее, смешно ему  уже  не было. Потом
после некоторого раздумья сказал:
     -- Если полиция нас возьмет, мы выкрутимся. А ты?
     -- И я выкручусь!
     -- Тебя отправят в приют. Ты даже и не знаешь, что это такое...
     -- И знать не хочу. Что с вами будет, то и со мной.
     Педро пожал плечами, как бы говоря, что с таким упрямством совладать не
может. Его дело  -- предупредить, а она пусть поступает  как знает.  Но Дора
заметила, что он озабочен, и потому сказала:
     -- Вот увидишь, я не подведу.
     -- Да где это видано, чтоб девчонка путалась в такие дела?!  А придется
схлестнуться -- ты что, в драку долезешь?!
     -- Необязательно мне драться. Разве мне другого дела не найдется?
     Педро  согласился. В глубине души  он был доволен  настойчивостью Доры,
хотя и не знал, что из этого всего выйдет.

     И вот полноправным членом шайки Дора, неотличимая от "капитанов", шла с
ними по улицам Баии. Теперь город уже не казался ей враждебным: она полюбила
его и изучила все  его улицы и закоулки, она  овладела искусством вскакивать
на подножку движущегося трамвая и лавировать в потоке автомобилей. Она стала
ловчее   самых  ловких,  проворней  самых  быстроногих.  Ходили  они  обычно
вчетвером: Дора,  Педро,  Большой Жоан  и Профессор. Верзила негр  никуда не
пускал ее одну и  тенью  следовал  за нею, расплываясь в  счастливой улыбке,
когда  она  обращалась к нему.  Он  был  предан  ей, как пес,  и  не уставал
удивляться ее дарованиям  и  талантам: ему казалось,  что в храбрости она не
уступит самому Педро.
     -- Похлеще любого парня! -- с изумлением говорил он Профессору.
     А тому как раз это не очень нравилось: он  мечтал, чтобы Дора поглядела
на него с нежностью, -- только не с материнским участием, как на малышей или
на Вертуна с Леденчиком, и не с братским чувством, как на Большого Жоана, на
Кота, на Безногого и на него самого. Профессор хотел, чтобы она поглядела на
него  с любовью --  как  на  Педро, когда тот мчался  по  улице,  удирая  от
полицейских, а вслед ему несся истошный крик хозяина какой-нибудь лавчонки:
     -- Держи его! Держи вора! Караул, грабят!
     Но такие взгляды она обращала только к  Педро -- к нему одному, -- а он
и не замечал их.
     Вот  почему   Профессор  отмалчивался,  когда   Большой   Жоан  начинал
расхваливать отвагу Доры.

     В   ту  ночь  Педро  Пуля  явился  в  пакгауз   с  заплывшим  глазом  и
расквашенными губами. Эти увечья он получил в схватке с  Эзекиелом, главарем
другой шайки, куда более дикой и малочисленной, чем "капитаны". Эзекнел -- с
ним было еще трое, в том числе  -- паренек, которого Педро  когда-то  выгнал
вон за то,  что тот воровал  у  товарищей, -- подстерег  его. Педро проводил
Дору и ее брата до Ладейра-де-Табуан, оттуда  до пакгауза было рукой подать.
Жоан был в это  время  чем-то занят  и не смог  пойти  с ними. Педро сначала
хотел довести их  до самой "норки", но потом рассудил, что еще белый  день и
даже самый отпетый  негр не рискнет увязаться  за девушкой. Ему же  еще надо
было  поспеть к Гонсалесу, чтобы  получить деньги, причитающиеся "капитанам"
за золотые безделушки, похищенные у одного богатого араба.
     По  дороге  к  перекупщику  Педро  размышлял о  Доре,  -- вспоминал  ее
белокурые  волосы, падавшие на плечи, ее глаза... Красивая, влюбиться можно.
Влюбиться...  Он  запретил  себе даже  думать  об этом.  Он не  хотел, чтобы
кто-нибудь  из шайки имел право на нечистые  мысли в отношении  Доры, а если
он, атаман,  будет относиться к ней, как к возлюбленной, то почему и  другим
не  начать ухаживать  за нею? И  тогда законы  "капитанов"  будут  на